Том 2. Пионеры, или У истоков Саскуиханны
Шрифт:
К вечеру у окна тюрьмы видели Эдвардса. Он долго и серьезно разговаривал со своим другом и, очевидно, сумел его утешить, ибо едва только молодой человек ушел, как Натти бросился на соломенный тюфяк и вскоре уже спал глубоким сном. Любопытной толпе в конце концов надоели разговоры, с Бенни Помпой, который все время выпивал в компании своих, дружков и приятелей, и к восьми часам Билли Керби, последний из стоявших у окна, не видя больше Натти, отправился в кофейную Темплтоиа. И тогда Натти встал, завесил окно одеялом, и оба заключенных, по-видимому, улеглись спать.
ГЛАВА XXXV
Чтоб
Не стали шпор они жалеть,
Все без оглядки вскачь неслись
И так от гибели спаслись.
С наступлением вечера присяжные, свидетели и остальные участники суда стали расходиться, и к девяти часам поселок стих, улицы его почти опустели. Именно в этот час судья Темпл с дочерью и в сопровождении Луизы Грант, державшейся от них чуть поодаль, медленно шли по аллее в негустой тени молодых тополей. Между отцом и дочерью происходил следующий разговор.
— Ты лучше моего сможешь утешить старика, смягчить его душевную боль,— сказал Мармадьюк.— Но заговаривать с ним о его проступке рискованно: закон следует уважать.
— Но, право, сэр,— пылко воскликнула Элизабет,— нельзя считать вполне справедливыми законы, если по ним выносят столь суровый приговор такому человеку, как Кожаный Чулок, за провинность, даже на мой взгляд вполне заслуживающую снисхождения.
— Элизабет, ты рассуждаешь о делах, в которых мало смыслишь! — возразил ей отец.— Общество не может существовать без разумных ограничений. Эти ограничения невозможно проводить в жизнь, если не пользуются доверием и уважением те, кто их осуществляет, и будет весьма прискорбно, если вдруг станут говорить: судья потворствовал осужденному преступнику, потому что тот спас жизнь его дочери.
— Да, дорогой отец, да, я понимаю всю трудность твоего положения! — воскликнула девушка.— Но, расценивая вину Натти, я не могу отделить служителя закона от человека.
— Ты рассуждаешь по-женски, дочка. Натти осужден не за нападение на Хайрема Дулитла, а за то, что угрожал оружием официальному лицу, находившемуся при исполнении своих обязанностей...
— Неважно, за что именно,— прервала его мисс Темпл с убежденностью, продиктованной больше чувствами, чем логикой.— Я уверена, что Натти не виновен, и, значит, вынуждена считать неправыми всех тех, кто его преследует.
— В том числе и его судью, то есть твоего отца, Элизабет?
— Нет, нет, не надо так говорить!.. Изложи мне твое поручение, отец, и я его выполню.
Судья помолчал немного, нежно улыбнулся дочери, потом ласково положил руку ей на плечо и сказал:
— Ты не лишена здравого смысла, дочка, отнюдь нет, но ты слишком подчиняешься голосу сердца. Так слушай же. В этом бумажнике двести долларов. Отправляйся в тюрьму и отдай вот эту записку тюремщику, а когда увидишь Бампо, поговори с бедным стариком. Ты можешь дать волю своим чувствам, но не забывай, Элизабет: законы — это то, что отличает цивилизованное общество от дикого. И еще помни, что Натти совершил преступление и что судьей его был твой отец.
Мисс Темпл ничего
Они шли молча, держась поближе к домам, где вечерние тени почти полностью скрывали их обеих; до слуха девушек не доносилось ничего, кроме неспешной поступи бычьей упряжки и поскрипывания телеги, двигавшейся впереди и в том же направлении, что и они. При слабом свете едва можно было различить силуэт погонщика, который медленно и лениво брел рядом со своими быками, как видно устав после тяжелого трудового дня. На повороте, там, где стояло здание тюрьмы, бычья упряжка на мгновение преградила путь молодым девушкам: поставив быков головой к тюремной стене, погонщик в награду за их покорный труд давал им клок сена, которое висело в торбах на шеях у быков. Все это было обычным зрелищем, Элизабет и не глянула бы вторично на упряжку, если бы не услыхала, что погонщик вполголоса разговаривает со своими быками.
— Веди себя прилично, Брайндл, ну пожалуйста! — говорил он.
И обращение к быкам, резко отличавшееся от принятого в здешних краях, и сам звук голоса говорившего заставили мисс Темпл вздрогнуть. Поворачивая за угол, она неизбежно должна была оказаться рядом с погонщиком и, несмотря на его грубую одежду, узнала в нем Оливера Эдвардса. Глаза их встретились, и ни темнота, ни широкий плащ, в который была закутана Элизабет, не помешали молодому человеку также узнать ее.
— Мисс Темпл?!
— Мистер Эдвардс?! — воскликнули девушки одновременно, но голоса их прозвучали еле слышно: молодых людей, по-видимому, обуревали сходные чувства.
— Возможно ли это? — проговорил Эдвардс, уже не сомневаясь более, что перед ним действительно Элизабет.— Почему вы оказались подле тюрьмы? Ах да, вы, наверное, идете в дом священника. Ведь это мисс Грант с вами, если не ошибаюсь? Примите мои извинения, мисс Грант, я не сразу узнал вас.
Вздох, вырвавшийся у Луизы, был так слаб, что его услыхала лишь Элизабет, и она поспешила ответить Эдвардсу:
— Мы не только находимся подле тюрьмы, но именно в нее и направляемся. Мы хотим заверить Кожаного Чулка в том, что не забыли его подвига. Мы обязаны быть справедливыми, но и не хотим быть неблагодарными. Я полагаю, вы также пришли навестить его. Я буду вам признательна, если вы позволите нам пройти первыми, мы пробудем там не более десяти минут. Доброй ночи, сэр. Поверьте, мне... мне очень прискорбно видеть, что вам приходится заниматься таким трудом, и я уверена, что мой отец...
— Я к вашим услугам, мисс Темпл,— холодно прервал ее юноша.— Не могу ли я просить вас ни слова не говорить о том, что вы видели меня здесь?
— Извольте,— проговорила Элизабет, легким наклоном головы отвечая на его поклон и слегка подталкивая вперед мешкавшую Луизу.
Когда они входили к тюремщику, мисс Грант все же успела прошептать:
— Не предложить ли нам часть этих денег Оливеру? Ведь на уплату штрафа Бампо хватит и половины суммы. Бедный юноша так не привык к трудностям жизни! Мой отец охотно отдаст значительную долю своих скромных доходов, чтобы только помочь Оливеру занять более высокое положение, я в том уверена.