Том 2. Поэмы
Шрифт:
Если в «Фаусте» Гете жизненная диалектика раскрывалась в соотнесении образов Фауста и Мефистофеля, то Лермонтов как бы совместил эти образы, сосредоточив тем самым внимание на внутренних противоречиях и судьбе личности.
В. Г. Белинский обращался к образу Демона, чтобы определить общий характер поэзии Лермонтова: «Демон не пугал Лермонтова; он был его певцом» ( В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. 7. М., 1955, с. 37). Тема Демона связывалась Белинским с пафосом борьбы и отрицания, которыми насыщена лермонтовская мысль: «исполинский взмах, демонский полет – с небом гордая вражда» – такими словами определял критик основную особенность поэзии Лермонтова (там же, т. 12. М., 1956, с. 84). Он был солидарен со своим корреспондентом В. П. Боткиным, который видел в «Демоне» «отрицание духа и миросозерцания, выработанного средними веками, или, еще другими словами – пребывающего общественного устройства» (письмо В. П. Боткина к В. Г. Белинскому от 31 марта 1842 – в кн.: Белинский. Письма. Ред. и примеч. Е. А. Ляцкого, т. II. СПб., 1914, с. 419).
Позднее, в письме к В. П. Боткину от 17 марта 1842 г., Белинский, называя поэму «детским, незрелым» и в то же время «колоссальным созданием», писал взволнованно: «„Демон“ сделался фактом моей жизни, я
Мцыри
Напечатана при жизни поэта в 1840 г. в сборнике «Стихотворения М. Лермонтова» (с. 121–159) с пропуском по цензурным условиям некоторых стихов.
Написана в 1839 г. (на обложке тетради имеется помета Лермонтова: «1839 года Августа 5»).
В автографе поэма была названа «Бэри» с примечанием: «Бэри, по-грузински монах». Там же, на л. 3 сначала был написан эпиграф: «On n’a qu’une seule patrie» («У каждого есть только одно отечество»), позже зачеркнутый Лермонтовым и замененный эпиграфом из 1-й Книги царств, гл. 14 («Вкушая вкусих мало меда, и се аз умираю»). Этот библейский эпиграф имеет символическое значение нарушения запрета. Самим же поэтом было заменено заглавие, и в сборник «Стихотворения М. Лермонтова» поэма вошла под названием «Мцыри». По-грузински «мцыри» означает, во-первых, «послушник», а во-вторых, «пришелец», «чужеземец», прибывший добровольно или привезенный насильственно из чужих краев, одинокий человек, не имеющий родных, близких (см.: В. Шадури. Заметки о грузинских связях Лермонтова. – Литературная Грузия, 1964, № 10, с. 102–103). Лермонтов выбросил многие стихи, которые имелись в первоначальной редакции. Так, он вычеркнул, например, 46 стихов после стиха «Люблю, как жизнь мою» (окончание песни золотой рыбки, с. 423), в которых заключалось описание горцев – соотечественников Мцыри, в том числе и его отца), сражавшихся за свою свободу. Приводим их полностью:
Но скоро вихорь новых грез Далече мысль мою унес, И пред собой увидел я Большую степь… Ее края Тонули в пасмурной дали, И облака по небу шли Косматой бурною толпой С невыразимой быстротой: В пустыне мчится не быстрей Табун испуганных коней, И вот я слышу: степь гудит, Как будто тысячу копыт О землю ударялись вдруг. Гляжу с боязнию вокруг, И вижу: кто-то на коне, Взвивая прах, летит ко мне, За ним другой, и целый ряд… Их бранный чуден был наряд! На каждом был стальной шелом Обернут белым башлыком, И под кольчугою надет На каждом красный был бешмет. Сверкали гордо их глаза; И с диким свистом, как гроза, Они промчались близ меня. И каждый, наклонясь с коня, Кидал презренья полный взгляд На мой монашеский наряд И с громким смехом исчезал… Томим стыдом, я чуть дышал, На сердце был тоски свинец… Последний ехал мой отец. И вот кипучего коня Он осадил против меня, И тихо приподняв башлык, Открыл знакомый бледный лик: Осенней ночи был грустней Недвижный взор его очей, Он улыбался – но жесток В его улыбке был упрек! И стал он звать меня с собой, Маня могучею рукой, Но я как будто бы прирос К сырой земле: без дум, без слез, Без чувств, без воли я стоял И ничего не отвечал.Иногда Лермонтов сам выбрасывал стихи, по всей вероятности, из цензурных соображений. В частности, он зачеркнул 69 стихов после стиха «И кинул взоры я кругом» (глава 20), в которых Мцыри упрекает бога за то, что тот ему «Дал вместо родины тюрьму». Вот эти стихи:
Тот край казался мне знаком… И страшно, страшно стало мне!.. Вот снова мерный в тишине Раздался звук: и в этот раз Я понял смысл его тотчас: То был предвестник похорон, Большого колокола звон. И слушал я, без дум, без сил, Казалось, звон тот выходил Из сердца, будто кто-нибудь Железом ударял мне в грудь. О боже, думал я, зачем Ты дал мне то, что дал ты всем, И крепость сил, и мысли власть, Желанья, молодость и страсть? Зачем ты ум наполнил мой Неутолимою тоской По дикой воле? Почему Ты на земле мне одному Дал вместо родины тюрьму? Ты не хотел меня спасти! Ты мне желанного пути Не указал во тьме ночной, И ныне я как волк ручной. Так я роптал. То был, старик, Отчаянья безумный крик, Страданьем вынужденный стон. Скажи? Ведь буду я прощен? Я был обманут в первый раз! До сей минуты каждый час Надежду темную дарил, Молился я, и ждал, и жил. И вдруг унылой чередой Дни детства встали предо мной. ИВ поэме «Мцыри» повторены многие мысли и отдельные стихи из более ранних поэм – «Исповеди» и «Боярина Орши». Если в «Исповеди» характер героя раскрывается в основном в чувстве любви, то в «Боярине Орше» он усложняется, внутренний мир его расширяется: Арсений «тоской по вольности томим». Поведение Мцыри уже полностью определяется устремлениями к свободе. Мотив противопоставления природы законам общества, стесняющим свободу личности, оказался в «Мцыри» особенно устойчивым.
Образ Мцыри – оригинальное создание Лермонтова. В отличие от разочарованного героя романтической поэмы, Мцыри свойственно стремление к яркой и полноценной жизни. В его романтическом образе поэт создал героический характер борца против гнета и насилия над личностью. Мцыри противостоит монастырскому миру, так как монастырь – это символ действительности, враждебной природной естественности и простоте. Природа в поэме не только живописный фон, но и действенная сила. В ней – величие и красота, отсутствующие в человеческом обществе. Природа заключает в себе грозную опасность, но она же приносит радость наслаждения красотой, дикой вольностью, позволяет герою в полной мере проявить себя. Позиция Лермонтова определяется руссоистским утверждением, что в природе человека – залог возможной гармонии, между тем как в обществе, напротив, – источник дисгармонии. Проблематика поэмы предвосхищает типично толстовскую литературную ситуацию: представление о простой патриархальной жизни как общественной норме и трагическая невозможность героя реализовать свое стремление к ней.
Существует рассказ П. А. Висковатова о возникновении замысла поэмы, основанный на свидетельствах А. П. Шан-Гирея и А. А. Хастатова. Поэт, странствуя в 1837 г. по старой Военно-грузинской дороге, «наткнулся в Мцхете… на одинокого монаха или, вернее, старого монастырского служку, „Бэри“ по-грузински. Сторож был последний из братии упраздненного близлежащего монастыря. Лермонтов с ним разговорился и узнал от него, что родом он горец, плененный ребенком генералом Ермоловым во время экспедиции. Генерал его вез с собою и оставил заболевшего мальчика монастырской братии. Тут он и вырос; долго не мог свыкнуться с монастырем, тосковал и делал попытки к бегству в горы. Последствием одной такой попытки была долгая болезнь, приведшая его на край могилы. Излечившись, дикарь угомонился и остался в монастыре, где особенно привязался к старику монаху. Любопытный и живой рассказ „Бэри“ произвел на Лермонтова впечатление… и вот он решился воспользоваться тем, что было подходящего в „Исповеди“ и „Боярине Орше“, и перенес все действие из Испании и потом Литовской границы – в Грузию. Теперь в герое поэмы он мог отразить симпатичную ему удаль непреклонных свободных сынов Кавказа, а в самой поэме изобразить красоты кавказской природы» (Рус. старина, 1887, кн. 10, с. 124–125).
Если даже сведения, сообщенные Висковатовым, не совсем достоверны, нельзя не учитывать того обстоятельства, что захват русскими в плен горцев-детей был в период завоевания Кавказа типичным явлением. Известно, например, что художник-академик П. З. Захаров (из чеченцев) ребенком был взят в плен русскими и генерал Ермолов отвез его в Тифлис. Лермонтов мог знать полную драматизма историю Захарова и другие, аналогичные ей ( Н. Ш. Шабаньянц. Академик Захаров П. З. (художник из чеченцев) (1816–1846 гг.). Изд. 2-е, перераб. и доп. Грозный, 1974). Сюжетная ситуация и образы поэмы вполне конкретны, хотя одновременно они и символичны. Реальный образ томящегося в неволе героя-горца вместе с тем – символ современного Лермонтову молодого человека, переживающего в условиях после 14 декабря 1825 г. подобного же рода драму.
«Мцыри» почти целиком представляет собой монолог героя, что является одной из характерных особенностей романтической поэмы. Стих поэмы чрезвычайно выразителен; «этот четырехстопный ямб с одними мужскими окончаниями, как в „Шильонском узнике“, по словам В. Г. Белинского, «звучит и отрывисто падает, как удар меча, поражающего свою жертву. Упругость, энергия и звучное, однообразное падение его удивительно гармонируют с сосредоточенным чувством, несокрушимою силою могучей натуры и трагическим положением героя поэмы» ( В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. 4. М., 1954, с. 543).
В начале поэмы Лермонтов описал древний Мцхетский собор и могилы последних грузинских царей Ираклия II и Георгия XII, при котором состоялось в 1801 г. присоединение Грузии к России. Кавказский материал в поэме насыщен фольклорными мотивами. Так, центральный эпизод «Мцыри» – битва героя с барсом – основан на мотивах грузинской народной поэзии, в частности хевсурской песни о тигре и юноше, тема которой нашла отражение и в поэме Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре» (см.: Ираклий Андроников. Лермонтов. М., 1951, с. 144–145). Известны 14 вариантов древней грузинской песни «Юноша и тигр», опубликованные А. Г. Шанидзе (см.: Л. П. Семенов. Лермонтов и фольклор Кавказа. Пятигорск, 1941, с. 60–62).