Том 2. Стихотворения 1909-1917

Брюсов Валерий Яковлевич

Декабрь 1914 — Март. 1915

Истинный ответ

«Ты умрешь, и большего не требуй! Благ закон всевидящей Судьбы». Так гласят, вздымая руки к небу, Бога Вишну хмурые рабы. Под кумиром тяжким гнутся зебу, Выпрямляя твердые горбы. «Ты живешь, и большего не надо! Высший дар Судьбой всезрящей дан». Восклицает буйная менада, Подымая высоко тимпан. В роще лавров — тихая прохлада, Мрамор Вакха — солнцем осиян. «Жизнь отдать за вечный Рим, в котором Капля ты — будь этой доле рад!» Так оратор, с непреклонным взором, Говорит под сводами аркад. Солнце щедро льет лучи на форум, Тоги белые в лучах горят. «Эта жизнь — лишь краткий призрак сонный, Человек! Жизнь истинная — там!» В черной рясе инок изможденный Вопиет мятущимся векам. Строги в высь ушедшие колонны, Сумрачен

и беспощаден храм. «Единенье атомов случайных — Наша жизнь, смерть — распаденье их». Рассуждает, фрак надев, о тайнах Черт, в кругу учеников своих. За окном напев звонков трамвайных, Гул бессвязный шумов городских. Жрец на зебу, пьяная вакханка, Римский ритор, пламенный аскет, Хитрый черт, с профессорской осанкой, Кто ж из них даст истинный ответ? Ах, не ты ль, с прозрачным ядом стклянка? Ах, не ты ль, отточенный стилет?

1913

Петербург

Ultima Thule

Где океан, век за веком, стучась о граниты, Тайны свои разглашает в задумчивом гуле, Высится остров, давно моряками забытый, — Ultima Thule. Вымерли конунги, здесь что царили когда-то, Их корабли у чужих берегов затонули. Грозно безлюдье вокруг, и молчаньем объята Ultima Thule. Даже и птицы чуждаются хмурых прибрежий, Где и тюлени на камнях не дремлют в июле, Где и киты проплывают все реже и реже… Ultima Thule. Остров, где нет ничего и где все только было, Краем желанным ты кажешься мне потому ли? Властно к тебе я влеком неизведанной силой, Ultima Thule. Пусть на твоих плоскогорьях я буду единым! Я посещу ряд могил, где герои уснули, Я поклонюсь твоим древним угрюмым руинам, Ultima Thule. И, как король, что в бессмертной балладе помянут, Брошу свой кубок с утеса, в добычу акуле! Канет он в бездне, и с ним все желания канут… Ultima Thute!

Апрель 1915

Зеленый

В стране тишины

И сердце не верит в стране тишины…

«Венок»

В разные годы

В разные годы К вам приходил я, граниты, Глядеться в недвижно-прозрачные воды; Приносил и веселье и грусть, Приходил и у страсти во власти, и странно-ничей, И вы, Мохом и вереском алым повиты, В коронах из царственных сосен, Встречали меня, как волхвы, Всегда, — и с тех пор Помню я наизусть И сладкие ласки зеркальных озер, И напевы волшебные белых ночей, И младенческий лепет вкрадчивых весен, И Иматры белоголовой Немолчные стоны. И снова На бурые камни, на зеленые склоны Я принес роковую печаль… Предвечную мудрость храня, Опять на меня Поглядите сурово, Как смотрите вы в бесконечную даль, И под рев водопада, под ропот озерный, Под шелест чуть слышный хвои Шепните, что вы, горделиво упорны, Столетья таите от мира страданья свои!

1913

Иматра

Кишат, шумит. Она — все та же, Ее не изменился дух! Гранитам, дремлющим на страже, Она ревет проклятья вслух. И, глыбы вод своих бросая Во глубь, бела и вспенена, От края камней и до края, Одно стремление она. Что здесь? драконов древних гривы? Бизонов бешеных стада? Твой грозный гул, твои извивы Летят, все те же, сквозь года. Неукротимость, неизменность, Желанье сокрушить свой плен Горят сквозь зыбкую мгновенность Венчанных радугами пен! Кипи, шуми, стремись мятежней, Гуди, седой водоворот, Дай верить, что я тоже прежний Стою над распрей прежних вод!

6 июня 1913

Imatra

Над Иматрой

Размер ямбического триметра Мне слышен в гуле вод твоих. В твоем глухом гуденьи, Иматра, Есть правильный и строгий стих. И сосны, в лад с тобой раскачены, Колебля рыжие стволы, Слагают гимн, людьми утраченный, Вам вторя, пенные валы. Пещеры, откликами смутными Вливаясь в ваш созвучный хор, Ведут с громадами минутными Давно начатый разговор. И даже дольмены гранитные, В ответ на ваш немолчный нов, Возносят песни первобытные, Клир еле слышных голосов. Всё вкруг, в затишье и под ветрами, Под солнцем, при луне, во мгле, Поет назначенными метрами Хвалу стоустую Земле!

1913

Imatra

У

круглого камня

Белея, ночь приникла к яхте, Легла на сосны пеленой… Отава, Пейва, Укко, Ахти, Не ваши ль тени предо мной? Есть след ноги на камне старом, Что рядом спит над гладью вод. Туони! ты лихим ударом Его отбросил от ворот! Бывало, в грозные хавтаймы, Неся гранитные шары, Сюда, на тихий берег Саймы, Вы все сходились для игры. Где ныне косо частоколом Вдали обведены поля, Под вашим божеским футболом Дрожала древняя земля. И где теперь суровый шкипер Фарватер ищет между скал, Когда-то Юмала-голкипер Лицо от пота омывал. Былые матчи позабыты, И вы — лишь тени в белой мгле, — Но тяжкие мята-граниты Лежат в воде и на земле.

1913

Вуоксенниска

Сайма

Лодка, порывистым ветром качаема, Килем валы опененные режет. Снова прибоями сизая Сайма Старые камни прибрежия нежит. Видны извилины берега пестрого; Дачи и сосны, пески и граниты… Вырос над волнами маленький остров, Пеной, как кружевом, нежно повитый. Справа — утесы: лишь ели да верески; Срыв недоступный — коричнев и зелен. Ветер навстречу, упорный и резкий, Свищет надменно из древних расщелин. Слева — по светлому склону рассеяны, Белые виллы, с ласкающим садом, В воду глядятся, как смотрят в бассейны Жены гаремов прищуренным взглядом. Сайма ласкает, почти успокоена, Нас, и гранит, и садовые флоксы, Чтобы потом, исступленно и знойно, Броситься грудью на камни Вуоксы.

8 июля 1913

Вуоксенниска

Неведомый прохожий

Я — неведомый прохожий

В суете других бродяг…

«Urbi et оrbi»

Закат над морем

Над морем из серого крепа, На призрачно-розовом шелке, Труп солнца положен; у склепа Стоят паруса — богомолки, Пред ними умерший владыка Недавно горевшего дня… Ложатся от алого лика По водам зигзаги огня. Вот справа маяк полусонный Взглянул циклопическим взором; Весь в пурпуре, диск удлиненный Совпал с водяным кругозором; И волн, набегающих с силой, Угрюмей звучат голоса… Уже над закрытой могилой; Померкнув, стоят паруса.

20 июля 1913

Noordwijk-aan-Zee

Над северным морем

Над морем, где древние фризы, Готовя отважный поход, Пускались в туман серо-сизый По гребням озлобленных вод, — Над морем, что, словно гигантский, Титанами вырытый ров, Отрезало берег британский От нижнегерманских лугов, — Бреду я, в томленьи счастливом Неясно-ласкающих дум, По отмели, вскрытой отливом, Под смутно-размеренный шум. Волна набегает, узорно Извивами чертит песок И снова отходит покорно, Горсть раковин бросив у ног; Летит красноклювая птица, Глядя на меня без вражды, И чаек морских вереница Присела у самой воды; Вдали, как на старой гравюре, В тумане уходит из глаз, Привыкший к просторам и к буре, Широкий рыбацкий баркас… Поют океанские струны Напевы неведомых лет, И слушают серые дюны Любовно-суровый привет. И кажутся сердцу знакомы И эти напевы тоски, II пенные эти изломы, И влажные эти пески, И этот туман серо-сизый Над взрытыми далями вод… Не с вами ли, древние фризы, Пускался я в дерзкий поход?

5 июля 1913

Scheveningen

Океан и дюны

Рушатся волн белопенные гребни, Глади песков заливает прилив; Море трубит все надменней, хвалебней Древний любовный призыв. Слушают дюны: привычны им песни С детства знакомого друга-врага; Пусть он грозит: год за годом чудесней Дальше растут берега. Новой грядой выдвигаются дюны, Груди свои поднимают, — а он, Вечно влюбленный, и сильный, и юный, Страстью былой распален. Рушатся белые гребни все ближе К дюнам недвижным; их сдвинутый ряд Смело встречает насильника. Чьи же Силы в борьбе победят? Миг — и впились опененные губы Прямо в высокие груди-сосцы… Чу! то играют отзывные трубы: Слиты в объятьи бойцы…