Том 2. Стихотворения 1921-1941. Переводы

Цветаева Марина Ивановна

Шерэ

(спустившись)

Помоги, всесильный старец! День мне стал черней, чем ночь! Ты один во всей подлунной Можешь скорбному помочь. Страстною любовью болен, Сна и разума лишен, Как под камнем — под любовью Заживо похоронен.

Колдун

Знаю, знаю, царский визирь, Что пронзила, как стрела, Завалила, как лавина, И, как молния, сожгла Красота лесной пастушки. Но, словца не утая, Все поведай мне — как если б Ничего не ведал я.

Шерэ

Обессилевши от страсти, Что скажу тебе, старик? От любовного недуга Еле движется язык. Коченею и сгораю, Притупились нюх и вкус, Как поганою змеею, Хлебом праведным давлюсь. На постели, как на копьях, До зари не знаю сна, И, как узнику темница, Грудь дыханию тесна.

Колдун

Не печалься, визирь Шерэ, Знахарь — опытный паук! Горделивая пастушка Не уйдет из наших рук. Снадобье тебе составлю: Сеянное по ночам Просо, политое

кровью, С женским млеком пополам. Посолю его щепоткой Праха ведьминского. Грязь С рук Иудиных добавлю — Будет каша, будет мазь! Этой мазью, Шерэ, смажешь Дома брачного порог, — И такою дева станет — Не отмоет и поток! Шея, мрамора белее, Станет пищею червей, Тысячами присосутся Гады к яблокам грудей. Гроздьями пойдут клубиться Из ноздрей, ушей и губ. Зачервивеет Этери, Как в сырой могиле — труп. Что на утро новый лекарь, Над болящею согбен, Оторвет червя, и целый Клубень — снятому взамен! И отступится Годердзи От игралища червей. Не кручинься, визирь Шерэ, Будет женщина твоей!

Шерэ

В голом остове червивом Сласти мало жениху!

Колдун

Раскрасавицу получишь, — Не червивую труху! Пресмыкающимся — гибель Ведьмы жженые власы. Чуть присыпешь — и ослепнешь От Этериной красы! Дал обещанное знахарь. Положив его на грудь, Мига не теряя, Шерэ Поскакал в обратный путь. Сеют звонкие подковы Мириады жарких искр. Провожают в путь-дорогу Горных бесов вой и визг. Зубы красные ощеря, Лает дьявольская рать: «Скоро ль, скоро ль, братец Шерэ, К нам пожалуешь опять?»

10

Едет Шерэ по ущелью, Едет шагом, тупит взгляд. Разливается по жилам Совести змеиный яд. Видит Шерэ: под ногами, Где река бежит, быстра, Адским зраком, красным маком Блеск бесовского костра. И спустился визирь Шерэ В бездну, красную, как медь, У бесовского веселья Душу черную погреть. Уж и дэвы! Уж и хари! Очи — бешеных котов, Пасти пенистые — шире Пивоваренных котлов. Это скулы или скалы? Это нос или утес? Устрашился визирь Шерэ, С камнем сросся, в землю врос. Что-то лижут, что-то гложут. Отвалившись от жратвы, Человеческую хлещут Кровь из мертвой головы. Заприметивши пришельца, Писком, лаем залились: «Здравствуй, Шерэ тонкомозглый, С нами ужинать садись! Наш ты духом, наш и телом Будь, и жилочками — наш! Кровь — отменнейший напиток, Череп — лучшая из чаш!»

Шерэ

Душу взявшие злодеи, Что вам в падали моей? Подарите, душегубы, Несколько счастливых дней! А потом бросайте в пекло, В ада черную смолу! Лишь о нескольких счастливых Днях с любимою молю! «Получай, влюбленный визирь, Ровно пять счастливых лет, После пятого — расплата!» Дэвы каркнули в ответ.

11

После длительных скитаний — Вся исхожена страна — Входит Шерэ в край родимый, Видит: движется война. Войско грозное рекою Катится за рядом ряд. Бьются яркие знамена, Трубы звонкие трубят. Пыль от конницы несется, Долетает до небес, С небом вздумали сразиться Копья частые, как лес. Льдом отбрасывают латы Солнца яркого лучи. Руки в грубых рукавицах Держат плети и мечи. Переполнены колчаны. Стрелы сами рвутся в бой. Небо бранное виденье Заливает синевой. На коне чернее ночи Впереди полков — Гурген. Сосчитай листву у леса: Полчища ведомых в плен! Вслед за пленными — верблюды Зыблются, отягчены. Нагруженные добычей Горы шествуют — слоны! За обозом — вереница Красноглазых палачей. Изукрашены зубами Рукояти их мечей. Не разбил Леван Гургена, Не склонил его знамен. Сам, разбитый и кровавый, С поля битвы унесен. Смотрит Шерэ издалека На Гургеновы войска, Слезы льет на полы чохи, — Горяча его тоска! Ранит визирево ухо Конский топот, трубный звон, Ранит плачущее око Полыхание знамен. Тот, кто душу продал бесам, В правой битве не боец, И пошел душепродавец Разрушать союз сердец.

12

Чары восторжествовали. Просочился тайный яд. Новобрачную Этери Черви поедом едят. Облака белее — щеки, Губы — извести серей. Все, что прелестью пленяло, Стало пищею червей. Заживо пришлось изведать Сладостной — могильный плен! Оторвешь червя, и целый Клубень — снятому взамен! И злосчастного Годердзи Подточил бесовский яд! Слезы катятся по скулам — Что с утеса водопад. Но хоть пищи не вкушает, Солнцу Божьему не рад, Веткой сохнет, свечкой тает — Все ж Этери ищет взгляд. Не отверг орел подруги, Не порадовал врагов, Держит в башне, под охраной Верноподданных рабов. Знать дает ему Этери: «Отпусти меня домой! Счастья нету и не будет С зачумленною женой. Чем пластом лежать — хоть воду Я б возила на осле! Отпусти меня, Годердзи! Не вернуся и во сне. Я одна тебе, любимый, Жизни отравила сласть! Свет очей моих, Годердзи! Прогони свою напасть! Лучше б вовсе не родиться Мне, чем быть тебе бедой! О, зачем в лесу пастушку Встретил всадник молодой! Не меня одну сгубили Черные жильцы могил! О, зачем взамен оленя В грудь меня не поразил? И останется меж нами В струях слезного дождя Слово первое — последним: „Недостойна я тебя!“»

13

По Гургеновым владеньям Весть лихая разнеслась! Сыну царскому Годердзи Наступил последний час. Согревает, освежает Мать, руками оплетя. Но

не этого объятья Жаждет бедное дитя «Мать любимая! Не тщися С верной смертью воевать. Отчего я умираю, Знаешь, плачущая мать. С солнцем нынешним спущуся В царство вечной темноты. Ничего уж не увижу Из-под каменной плиты. Но пока еще отверсты Очи солнцу и луне, Приведи сюда, родная, Жизни стоившую мне. Чтобы ей, моей любимой, Мой последний взгляд и вздох! Хоть и дорого мне стоит Эта встреча, видит Бог! Если скажешь мне, что к Богу Отошли ее часы, Принесите мне хоть волос, Волос из ее косы! Волосок один! Частицу Тела, бывшего живым, Чтобы было чем согреться Мне под камнем гробовым. Хоть бы косточку сухую! Полумесяц ноготка! Хоть бы ниточку цветную Из носильного платка!» Побрела к царю царица, Слезы катятся с лица, Стала, в землю преклонившись, Мать упрашивать отца. Посылает царь за Шерэ, Вот он, весь как бы в золе, С видом мертвого, неделю Пролежавшего в земле. Говорит Гурген: «Любимый Визирь мой, орел вершин, Помощь срочная нужна мне, Ибо при смерти мой сын, В вере выросший Христовой, Богом посланный царить, — Мне ль единственному сыну Милому — могилу рыть? Оттого Годердзи к гробу Клонится, что черви жрут Милую. Верни здоровье Ей, и оба оживут! Снадобью противоядье Раздобыв, верни стране Сына царского, больному — Жизнь, успокоенье — мне». В землю тулится несчастный, Бьется сердце о ребро. Тот, кто каджу продал душу, Может ли творить добро? Медлит Шерэ, не находит Слов, в раздумье погружен. За него царю ответил Тяжкий, похоронный звон. Колоколу — двери вторят, Толпы вторят у ворот, Вместе с колоколом стонет И рыдает весь народ.

Царь

Шерэ, что это за звуки? Мрачное идет за ум…

Шерэ

Плач, быть может… Смех, быть может… Может, пиршественный шум… Отбыл Шерэ за вестями, Но уж весть идет сама: С головой, покрытой пеплом, В потрясенности ума, Окровавленностью лика Изъявляя скорбь и страх, Визирь внутренних покоев Пред царем стоит в слезах. «Да иссохнет царский недруг, Иссуши его Господь, Как от участи Годердзи Сохнут кость моя и плоть. К страшной вести приготовься, Царь! В расцвете естества Мертв твой первенец Годердзи, И Этери с ним мертва. Воевал я, царь, немало, Очи — сытые мои, Но ужаснее кончины Не видал за все бои. Привели к нему Этери, Посадили на кровать, Умирающий к болящей Руки вытянул — обнять… Обнял, и душа из тела Вылетела, точно дым, А несчастная кинжалом Закололася над ним». Побелел Гурген, как саван: «О, злосчастная чета! Всем ветрам теперь раскрыты Царства древнего врата! Сын, зачем оставил землю Прежде сроку своего? Бог, зачем у старца вырвал Посох старости его?»

14

Солнце миру улыбнулось Из-под золота волос, Но земля его улыбку Встретила ручьями слез. Толпы в траурных одеждах Топчутся по площадям. Отереть тоски потоки Руки тянутся к глазам. Реют черные знамена. Скорбь до неба донести — Задымили по столице Поминальные костры. Перед скорбными войсками — Спасалар, вожатый сеч, Встал, глаза потупив долу, Руки положил на меч. Смолкли трубы. Барабанов Смолк победоносный гром. На уста нейдет поэту Стих о доблестном былом, Чтобы не было под небом Звуков неги и любви, Соловьев снесли в подвалы, И замолкли соловьи. Пусто каждое жилище: Провожают стар и млад, Провожают прост и знатен, Обездолен и богат. Вслед за пастырями в ризах Визири шагают в ряд. Не явился только Шерэ, Совести познавший ад. По волнам людского моря, Точно морем голубым, Высоко плывут два гроба: Медный — с нею, белый — с ним. За ворота городские. Вышли. В поле, над горой, Место выбрали пустое, Как наказывал больной, И зарыли, друг от друга Не вблизи и не вдали, — Так, чтоб темными ночами Взяться за руки могли. И пошла кружить по царству Изумительная весть: Что цветам на их могилах Круглый год угодно цвесть. Презирая расстоянье, Призывает как рукой, Роза с царственной могилы Скромную фиалку — той. Но еще одну примету Чудную скажу тебе: От могильного подножья Вдоль по золотой трубе Ключ бессмертия струится, Всё питая и поя. Наклонись к нему — и канет Всякая печаль твоя. К небожителям причислен, Кто нагнется над водой, Кто бы ни был он — хоть зверем Иль букашкою немой.

15

— Что же с визирем-злодеем? Все ли царь к нему хорош? — День и ночь он, ночь и день он На дороге точит нож. — Что затеял? Что задумал? Нож зачем ему востер? — Тени собственной боится Лиходей с тех самых пор. Больше визирем не хочет Быть, до власти не охоч. Плачем плачет, ножик точит Ночь и день он, день и ночь. Тело — в лыке, с видом диким Ножик прячет в рукаве. Бьют несчастного крестьяне Палками по голове. По оврагам, по ущельям, Тощ, как собственная тень, Волком рыщет, смерти ищет День и ночь он, ночь и день. Разучившись по-людскому, Голосит в лесную дичь, То как пес он, то как лис он, То как бес он, то как сыч. То с пастушеской свирелью Лесом бродит, как во сне, То побед былых оружье Следом возит на осле. Всех жилье его пугает, Годное для воронья, И лицо — еще темнее Темного его жилья. Понадеялся спастися, Мертвой душу откупить: Стал с монахами поститься, Воду пить, поклоны бить. Но ни бденье, ни раденье Не смогли ему помочь. — Для чего же ножик точит Ночь и день он, день и ночь? — Очи выколоть он хочет, Ночи хочет! Об кремень Оттого и ножик точит День и ночь он, ночь и день.