Том 2. Стихотворения и поэмы 1891-1931

Волошин Максимилиан Александрович

14 февраля < 1892>

Таврида

Я помню ночь над спящею землею, Когда впервой увидел море я. Всё спало вкруг. Казалось, тишиною И чудной негой ночь была полна. И тихий ветерок ветвями кипариса Шумел сквозь сон, как будто, надо мной, И ароматы роз ко мне неслися, Вдали шумел немолкнущий прибой. Гигантов-гор немые очертанья Виднелись мне в том сумраке ночном. Я был один и весь в свои мечтанья И сладостные грёзы погружен. И думал я: «Ты ль это, о Таврида, Страна былых, низвергнутых богов, Где некогда богиня Артемида Имела храм близ этих берегов? Ты ль та

страна, где жрица молодая Томилась столько лет в печали и слезах, С глубокой горечью и плачем вспоминая О тех покинутых родимых берегах?»

28 февр<аля> 1892

Ночь («Месяца тихого блеск…»)

Месяца тихого блеск, Шум набежавшей волны. Моря немолчного плеск. Горы безмолвья полны. Всё так прекрасно вокруг Мир весь заснул в тишине. Но отчего же, мой друг, Грустно и горько так мне? И отчего в эту ночь Горе мое и тоску Дальше и от сердца прочь Я отогнать не могу? И отчего же меня Воздух так давит ночной? Весь я – как будто не я, Сам я как будто не свой.

Матвейково

«Грустно ветер на улице воет…»

Грустно ветер на улице воет, Вьюга дикую песню поет. Сердце как-то и плачет и ноет, Время скучно и долго идет. И о прошлом с тоскою мечтая, Я сижу, прислонившись к окну. А за мной, трепеща и мерцая, Тихо светит лампада в углу…

<Март 1892>

К N. N. («Душа моя в полночный час…»)

Душа моя в полночный час Не раз уж тосковала. И понял я, увидя вас, Чего она искала. И в жизнь мою проникли вы, Как светлый луч в ненастье, Зажгли в груди огонь любви И сердцу дали счастье. Я только лишь тогда живу, Как раз лишь вас увижу, Ваш образ в сердце я ношу, Люблю и ненавижу. Теперь пришел великий час Христова Воскресенья, Могу ли я поздравить вас, О, чудное творенье? Могу ль в сей праздник для небес Обычаем отчизны Я вам сказать «Христос Воскрес» Без вашей укоризны? Быть может, вы, прочтя письмо, Со взором удивленным Как будто спросите его: Кто ты, поэт влюбленный? Но что вам в имени его, Что в имени поэта? Оно не скажет ничего Безвестное для света. И лучше пусть останусь я В печали и забвеньи, Тебя душою всей любя И славя в песнопеньи.

28 марта 1892

«Борьба стихий! Хаос вселенной!..»

Борьба стихий! Хаос вселенной! Кто может счастье испытать? Кто может в бурю, дерзновенный Меж волн ладьею управлять? Взглянуть кто может несмущенный Тогда в глаза Творцу людей, Когда молоньи, разъяренный, Он грозно мечет из очей.

Лето

Вот снова бал. Шум, говор, хохот. Горят огни. Блестит паркет. Несется с хор оркестра грохот И веселится людный свет. Ты гордо так перед толпою Стоишь, блистая красотой. Бледнеет всё перед тобою, Твоих очей горящий зной. Как огнь душу прожигает И всё в тебе людей пленяет, Как лето жаркою порой – Ты подавляешь красотой. Но уж, увы! своей рукою Коснулся ныне свет тебя. И, пламень сердца холодя, Он тяготеет над тобой. Теперь признанья и моленья От всех поклонников твоих Внимаешь и без сожаленья Ты отвергаешь тотчас их. Теперь не та уже ты стала, Какой была еще тогда, Когда впервой при блеске бала, Ты в свет холодный выступала, Кругом с смущением глядя. Уж нет той робости движений И той сердечной простоты, Того стыдливого смущенья, Которым так пленяла ты. Но ты царица. Ты прекрасна. Кого сравнить теперь с тобой? Ты хороша, но и ужасна Своею жгучей красотой.

10 апреля <1892>

Осень («Вот промчалися годы. И много воды…»)

Вот промчалися годы. И много воды В это время утечь уж успело, Много, много теперь изменилася ты, Много, много теперь постарела. Так, бывало, нахлынут осенней порой На природу внезапно морозы И завянут, поникнут своей головой Прежде чудные, пышные розы. Так завяла теперь и твоя красота, Седина в волосах появилась, Ты не та, ты не та, что ты прежде была, Ты во многом теперь изменилась. Побледнела, поблёкла окраска ланит, И очей твоих блеск молненосный. Старость скоро придет – неустанно твердит Тебе голос какой-то несносный. Да, бывало то юною, лучшей порой: Молодежь всё тебя окружала, И ходил за тобою поклонников рой, Ты ж искания их отвергала. Ты теперь и сама выйти замуж не прочь, Но, увы! уж пора миновалась. И одна лишь осенняя грустная ночь Взамен счастья и блеска осталась…

Москва

Недвижно я стою, смущением объятый. Гляжу: внизу передо мной, Повитые туманной синевой, Виднеются и храмы и палаты. Заката луч на куполах Горячим золотом сверкает и искрится. Москва! Москва! Кто духом не смутится? В чье сердце не войдет невольно страх? Да! Семь веков! А что ты претерпела! Тебя татарин грабил злой И жёг тебя – и ты горела. Под Иоанновой рукой Ты казни страшные терпела. Но ты в беде не оскудела, Ты встала вновь! И грянул бой! Мы отступали, насожженье Тебя оставивши, и нам Ты послужила во спасенье, Но в гибель дрогнувшим врагам.

<1892>

На Воробьевых горах

Песня («Я плыву. Луна златая…»)

Я плыву. Луна златая Ярко светит. Тишь вокруг. Чу! Русалка молодая Там вдали мелькнула вдруг. Нет! То тихий ветер в поле Налетел вдруг на меня. Ах! Гуляй, гуляй на воле, Моя легкая ладья. Под кормою Полосою Блещут отблески луны. И сверкая, И играя От движения волны. Размахнусь веслом широким, «Берегись! С дороги прочь!» Берега уже далеко, А кругом немая ночь. Берегов не видно боле, Тишь и гладь вокруг меня, Ах! Гуляй, гуляй на воле, Моя легкая ладья. Под кормою Полосою Блещут отблески луны, И сверкая, И играя От движения волны.

15 июня 1892

Воробьевы горы

Н. Н. ***

Пускай тебя клеймят позором И говорят, что ты жесток. Я не поверю этим вздорам, Нет! Быть жестоким ты не мог. Ужели только лицемеря, Свои поэмы ты писал? Нет! Этим толкам я не верю. Нет! Ты народ не презирал. Но ты любил его душою, С ним вместе плакал и страдал. Нет! Только б ложию одною Ты б так сердца не потрясал.