Том 3. Лица

Замятин Евгений Иванович

Байбаков(один – показывая пальцем). Ха-ха-ха! (Вдруг огляделся кругом, оробел, замолк.)

В тишине – Брудастый и Дубликат сошлись, остановились, впились друг в друга глазами.

Дубликат. Жжж… шшш… Нне-ппа-терр-ппплю!

Брудастый. Жжж… шшш… Нне-ппа-терр-ппплю!

Кинулись, схватили друг друга за головы – обе головы уже оборваны и катятся по земле. Брудастый и Дубликат стоят без голов. Пауза.

Курицын-сын (хватаясь за голову). Пропали! Пропали!

Кидается наутек, за ним остальные чиновные.

Евсеич.

С нами крестная сила… Братцы, беги!

Бегут в другую сторону. Остаются – неподвижные – Брудастый и Дубликат. – Тьма.

Приложение 1

<Черновая редакция актов 3–6>

Происшествие третье: «девки»

Город Глупов. Ночь. На погребальной колеснице – стоят две стеклянные банки, а в них – тела Брудастого и Дубликата. Возле банок – Доктор, с четвертной бутылью спирта. Внизу – Курицы н-с ын, Смотритель, Предводитель, Казначей, Квартальный. Доктор откупорил, нюхает, пробует.

Курицын-сын. Да лейте же вы, лейте скорее! Доктор. А может… не надо?

Курицын-сын настаивает: ведь когда-нибудь начальство явится, а без вещественных доказательств разве оно нам поверит? Доктор льет спирт, закупоривает банки. Смотритель произносит краткое, но трогательное слово о высоком уме и талантах почившего…

Куриц<ын>-сын. Почивших! Смотритель. И да будет вам земля… Кури ц<ы н>-с ы н. Банка! Банка! Смотритель. И да будет вам банка пухом!

Рыдания. Похоронный марш. Колесница – в нее впряжен Предводитель – отъезжает… Похоронный марш переходит в фокстрот. Втанцовывает девка-А малька с тремя унтерами-Б удочниками.

1-й унтер. Амалька! Ты подумай: после кого мы с тобой будем… Ведь ты, можно сказать, собственноручная!

2-й унтер. Ничего она, толстомясая, не понимает…

Амалька говорит, что не только понимает, но такое им сейчас скажет, что они ей в ноги бухнутся. На этот предмет все четверо идут в кабак. Появляются осиротевшие, тоскующие без начальства Глуповцы. Пока они скорбят, Амалька подпоила своих унтеров и выходит с ними. Пьяные унтера кричат: «Вот она, матушка наша, Амалия Карловна!»

Чудак. Да это расхожая девка – какая же она матушка?

Унтера. Мяса, мяса-то у ней, гляньте, какие! Винищем-то поит как!

Глуповцы все еще не сдаются. Амалька спрашивает: а видали, как утром она от него, батюшки, выходила? Не понимают разве, что он ее собственноручно удостоил? Так как же не матушка! А водки желаете?

Глуповцы. Жалаим! Амальку! Водку! Амалия Карловна – матушка наша! Красавица наша!

Амалька приказывает выкатить им бочку русской горькой. С торжеством провожают Амальку в княжьи палаты. Одного унтера, обнявши, она уводит с собою, а двух других оставляет на крыльце – ждать, пока придет их черед, – дает им билетики с номерами. Народ идет к бочке. Входят Курицын-сыни остальные. Унтера сидят на крыльце, курят цигарки и никакого почтения не оказывают.

Предводитель. Урра!

Кидается на крыльцо. Унтера хватают его: «А у тебя билет есть?» Предводитель опешил. Амалька на шум выходит и приказывает привести к ней чиновных. Стоит на крыльце, обнявшись с унтером, и допрашивает чиновных: признают ли они ее матушкой? Все отказываются, кроме Смотрителя: этот очень ловко вывертывается – и как будто матушкой признает, и как будто по матушке обложил. Но Амалька и этим удовлетворена. Смотритель остается на свободе, прочих же унтера запирают в полицейской будке – впредь до радостного утра, когда им головы с плеч снесут. Из окошечка будки Кур<ицын>-сын и другие стыдят Смотрителя. Смотритель развивает теорию, что голова для человека интеллигентного – предмет необходимый (без головы – как же, например, зубы чистить?), а стыд – как известно, не дым и глаза не выест. От бесстыдства же проистекает большая польза, и пока вот они, скажем, под замком будут сидеть, он под Амальку мину подведет, а какую – это секрет. С тем и уходит. Вваливаются подвыпившие Глуповцы –

с гармошками. Садовая-Голова от благодарного народа преподносит Амальке скипетр – подозрительно-фаллического вида; когда скипетр взят в руки – табакерочная музыка в нем играет «чижика». Амалька восхищена и производит Садовую-Голову, во-первых, в унтеры, а во-вторых – в маркизы. Часовщик Байбаков во время церемонии помирает со смеху. Когда Амалька узнает, что он-то и сделал скипетр, она хочет его тоже произвести в маркизы. Байбаков, захлебываясь от смеха, говорит, что он этот инструмент для потехи сделал. Амалька ссылает его в Стрелецкую слободу – Байбакову еще смешнее: да ведь он там и всегда живет. Казначейша, прикрикнув на Казначея, велит ему немедля признать Амальку, что Казначей и делает – из окошечка будки. Казначея выпускают и производят в маркизы Бланманже. Издали – крики: появляется Смотритель с Ираидкой и ее четырьмя унтерами, Ираидкины унтеры провозглашают: «Вот она – настоящая, природная матушка наша, Ираида Лукинишна!» Глуповцы сперва и слышать не хотят, но Смотритель приводит резоны: «А как она утром от батюшки нашего выходила – все видели? Ну, стало быть, и она тем же миром мазана, как и Амалька. А только Амалька – колбасница, немка, а та – наша, природная…» Глуповцы почесываются. Ираидка кидает в толпу горсть медных пятаков. Глуповцы кидаются, подбирают, кричат: «Ираида Лукинишна, матушка наша!» Амалька выходит на крыльцо. Краткий словесный бой между нею и Ираидкой скоро переходит в военные действия: Амалька со своими унтерами и маркизами – на крыльце палат. Ираидка – со своими – на крыльце кабака или острога. Глуповцы тоже разделились – уже засучили рукава и сейчас пойдут стена на стену. Маркиз Садовая-Голова не выдержал – тоже засучил рукава и, бросив Амальку, идет биться на кулачки – его зазывает к себе и та и другая стена. Пахомыч уговаривает Глуповцев, чтобы унялись – хотя бы на развод-то оставили. Не действует: сейчас начнется сражение… Вбегает часовщик Байбаков: хохочет, за живот держится: «Дунька-то… Дунька-то Толстопятая…»

Глуповцы. Что Дунька?

Байб<аков>. У Амальки сколько унтеров? Трое? У Ираидки? Четверо? А у Дуньки – все, никому отказу нету, наши слободские к ней валом валят, объявили ее матушкой… Ну-ка, за кого вы теперь?

Новый вестник – перебежчик с Дунькиной стороны – сообщает, что Дунька выпустила на Глуповцев большой клоповный завод: тучей сюда ползут. Смотритель призывает объединиться по случаю империалистической опасности, грозящей со стороны третьей силы – Дуньки. Глуповцы хватают обеих – и Амальку, и Ираидку – и сажают их в клетку. Унтеров ведут окунать в реку. Спорят, как быть с Казначеем: тоже окунать – или его нельзя, как он есть маркиз? Появляется клоповное войско Дуньки: ползут… Некий безумный храбрец из Глуповцев кидается на клопа с кулаками – и нету: съеден во мгновение ока. Глуповцы в страхе пятятся. Из будки Курицын-сын и другие кричат, молят, чтобы их выпустили… Вдруг – слышен камаринский марш, быстро входит отряд Оловянныхсолдатиков с пушкой, и на белом деревянном коне въезжает новый князь – Великанов. Он командует «Пли!» – и палит из пушечки горохом. Кучка Глуповцев падает – убиты.

Остальные. Вот это так палит! Вот это настоящий! Слава тебе, Господи: дожили!

Из будки – крик: «Уррраа-а!» Предводитель высадил дверь и вываливается наружу, за ним остальные. Великанов поворачивает пушечку на занимавшее позиции клоповное войско: «Пли!» Клоповное войско ползет назад. Курицын-сын рапортует: «Честь имею доложить вашему… ссству, что в городе все благополучно, утоплено семеро унтеров, налицо состоят самозванки – Амалька, Ираидка да Толстопятая Дунька…»

Великанов. Подать сюда Дуньку!

За сценой визг. Квартальный докладывает, что отступившие клопы накинулись на Дуньку и съели ее без остатка.

Великанов. Подать сюда Ираидку с Амалькой!

Снимает веретье, каким была покрыта клетка с Ираидкой и Амалькой: их там нету.

Великанов. Это что же значит, а?

Доктор производит осмотр и докладывает, что обе они съели друг друга – остались одни косточки.

Конец происшествия третьего: