Том 3. Осада Бестерце. Зонт Святого Петра
Шрифт:
Пот лил со лба Дюри, в ярости он кусал подушку. Быть так близко от наследства и все же находиться в такой неизмеримой дали от него! «Черная ночь, дай мне совет!»
А ведь имеет смысл обращаться к ночи! Хорошо сделал Дюри, что попросил у нее совета. Хороший она друг для размышляющих и рассуждающих.
Среди прочих золотых советов неплохо было бы записать: «Каждое великое дело обдумывай ночью, даже если днем ты его уже решил». Ибо у человека есть ночной разум и разум дневной. А вот который из них лучше, этого я не знаю.
Подозреваю, правда, что ни один из них не совершенен. Яркое дневное светило, словно ткач, вплетает в мысли свои цвета, но и ночь роняет в них по перышку из своих черных крыльев. Оба они раскрашивают, отбирают, увеличивают, уменьшают — словом, фальсифицируют. Ночь рисует твою любимую прекраснее, чем на самом деле, врага — сильнее, беды — больше, радости — меньше. Это нехорошо с ее стороны, но ведь ночь суверенна, ей не перед кем отчитываться.
Принимай ее такой, какова она есть, наивный мечтатель, но не пренебрегай ею, когда ищешь истину… Впрочем, разве ты ищешь истину? Да ведь если ты даже столкнешься с ней лицом к лицу — и то постараешься обойти! Нет, я плохо выразился. Итак, не пренебрегай ночью, когда ищешь выход.
Ночь лишь на вид молчалива. Она тебе свое нашепчет так, что и не заметишь. А если не сможет сделать по-другому, то тихонько на цыпочках принесет сон, и в него с неиссякаемой изобретательностью укутает то, что хочет присоветовать.
Ветер в конце концов утих, смолкла и музыка в «Замерзшей овце». Дюри теперь слышал лишь медленное ритмичное жужжание, затем ему почудилось, будто он идёт по глоговскому лесу с Веронкой и ловят они бабочек.
Идут они, бредут среди кустарников, и вдруг перед ними на тропе вырастает старик с кривой золотой палкой, с сияющим нимбом над головой; за спиной у него болтается шляпа, подвязанная на шее веревочкой.
— Вы господин Вибра? — спрашивает старец.
— Да, а вы кто?
— Я святой Петр.
— Что вам угодно?
— Я хочу подписать в вашу пользу одно заявление.
— В мою пользу?
— Мне сообщили, что вы не можете получить зонт. Мой друг Грегорич просил, чтобы я вам помог. Я охотно подпишу заявление о том, что не я дал зонт барышне.
— Это очень мило с вашей стороны, но здесь у меня нет ни бумаги, ни чернил. Пойдемте обратно в деревню!
— Это невозможно, у меня нет времени. Вам следовало бы знать, что я стою на страже у врат, мне надо идти.
— Но что же мне тогда делать? Как получить зонт? Пожав плечами, святой Петр двинулся по тропе, где росла ежевика. У огромного дуба он все же остановился и поманил Дюри, чтобы тот подошел поближе. Дюри повиновался.
— Знаете что, мой друг, не мудрствуйте лукаво, женитесь на Веронке, а вместе с ней вашим станет и зонт.
— Пойдемте, — сказал Дюри, крепко ухватив святого за мантию. — Посватайте ее мне!
Дюри потащил старца, но в эту минуту сзади его словно схватила какая-то грубая рука и начала трясти с ужасной силой… Он проснулся.
В дверь стучали.
— Войдите, — с отуманенной головой машинально пробормотал он.
Дверь отворил зевающий, нечесаный, лохматый слуга Мравучана:
— Я пришел за вашими башмаками.
Прогоняя сон, Дюри протер глаза. Было утро. В окне смеялся солнечный луч.
В памяти быстро проносились детали улетучившегося сна. Дюри казалось, будто он все еще видит в расползающемся тумане его призрачные черты. Все было так свежо и живо. Если можно так выразиться, под ногами святого Петра еще хрустела сухая трава и торжественно звучал добрый голос: «Женитесь, мой друг, на Веронке, и зонт будет вашим».
«Странное сновидение, — раздумывал Дюри. — И сколько в нем логики! Ведь это могло прийти в голову и мне самому!»
…Э-э, словно это не ему самому пришло в голову! Ночь лишь приказала: «Лети, сон, сложи ему связную сказку из того материала, что бурлит в нем».
Когда Дюри оделся, было уже не рано. Весь дом Мравучанов гудел, шевелился, как густонаселенный улей. Кто нес крынку, кто цедилку (для надоенного молока), у ворот, которые сорвал е петель ночной ветер, покуривал Янош — кучер Дюри, помогая остальным удивляться силе ветра. Заметив своего барина, он приподнял франтовскую шляпу со страусовым пером.
— Запрягать?
— Еще не знаю. Эй, девушка! Что, барышня проснулась?
— Они уже завтракают в саду, — ответила стройная, как лань, служанка, которая несла кастрюлю с кипяченым молоком. — Пожалуйте сюда!
— В таком случае можешь запрягать, Янош.
Дюри нашел все общество под ореховым деревом за большим круглым каменным столом. Они уже кончили завтракать, и только мадам еще грызла поджаренный хлеб.
Его встретили смехом. Веронка шаловливо воскликнула:
— А вот и ранняя пташка!
— Я не согласен титуловать его ранней пташкой, — возразил Мравучан, — это скорее ко мне относится. Ведь я и не ложился, до самого утра мы картежничали. Бедняга Клемпа и сейчас еще спит с припечатанной бородой там, у стола.
— Хорошо ли так шутить? — укоризненно сказала госпожа Мравучан.
— Доброе утро! Доброе утро!
Все поздоровались с Дюри за руку, привстала и Веронка, шаловливо склонившись перед ним.
— Доброе утро, ранняя пташка! Доброе утро! Но что вы так на меня смотрите?
— Смотрю, — в замешательстве проговорил Дюри, не отрывая взгляда от красивого лица девушки, — как бы это сказать… как вы выросли!
— За одну-то ночь?
— Вчера вы еще были девочкой.
— Просто у вас в глазах рябило.
— У меня и сегодня рябит.
— Вы еще совсем сонный. Разве можно так поздно вставать?
Веселый озорной голосок, словно приятное щекотание, расшевелил Дюри, он пришел в прекрасное расположение духа, стал многословным, шутливо защищаясь от нападок Веронки.