Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе
Шрифт:
— Что ты сказал, Лисица?
— Хитрая Лисица сказал: «Хорошо».
Индеец опять впился глазами в открытое лицо Хейуорда, но, встретив его взгляд, быстро отвел их в сторону, неторопливо опустился на землю, вытащил из сумки остатки провизии и, настороженно осмотревшись по сторонам, неторопливо принялся за еду.
— Вот и прекрасно! — продолжал Хейуорд.— Теперь у Лисицы прибавится сил, окрепнет зрение, и утром он отыщет тропу.— Тут, услышав в кустах шорох листьев и треск переломившейся сухой ветки, молодой офицер на мгновение запнулся, но разом спохватился и закончил: -— Мы должны выехать до восхода, иначе, того гляди, наткнемся на Монкальма, и он отрежет
Магуа опустил поднесенную ко рту руку и, по-прежнему не отрывая глаз от земли, повернул голову; ноздри его раздулись, и даже уши, казалось, оттопырились больше обычного, придавая ему вид статуи, олицетворяющей напряженное внимание.
Хейуорд, бдительно следивший за каждым его движением, небрежно вынул ногу из стремени и протянул руку к седельным кобурам из медвежьей шкуры. Все его усилия понять, что же именно встревожило скорохода, оказались тщетны: глаза Магуа непрерывно перебегали с одного предмета на другой, хотя лицо оставалось неподвижным.
Пока майор колебался, как ему поступить, Лисица поднялся на ноги, но так медленно и осторожно, что не произвел при этом ни малейшего шума. Хейуорд почувствовал, что пора действовать и ему. Он перебросил ногу через седло и спрыгнул на землю, решив положиться на свои собственные силы и схватить предателя. Однако, желая избежать ненужной суматохи, он постарался сохранить спокойный, дружелюбный вид.
— Хитрая Лисица не ест,— сказал он, назвав скорохода прозвищем, которое, по его мнению, особенно льстило краснокожему.— Его маис плохо прожарен и, видимо, совсем жесток. Посмотрю-ка я, нет ли в моих запасах чего-нибудь, что придется ему по вкусу.
Магуа протянул сумку, видимо, согласившись воспользоваться предложением. Он даже позволил майору дотронуться до его руки, не выказав при этом никакого волнения, хотя и хранил на лице выражение настороженности. Но едва пальцы Хейуорда скользнули по его обнаженному плечу, он оттолкнул руку молодого человека, увернулся с пронзительным воплем и одним прыжком нырнул в чащу. Секунду спустя из-за кустов выросла фигура Чингачгука, которому боевая раскраска придавала вид привидения; могиканин пересек тропу и ринулся в погоню. Затем раздался крик Ункаса, и лес озарился внезапной вспышкой, за которой послышался раскатистый грохот ружья белого охотника.
ГЛАВА V
В такую ночь Пугливо по росе ступала Фисба
И, тень от льва увидев раньше льва,
Бежала в ужасе...
Внезапное бегство проводника и дикие крики его преследователей на мгновение ошеломили Хейуорда, и он словно прирос к месту. Затем, вспомнив, как важно схватить беглеца, раздвинул кусты и ринулся вперед, чтобы принять участие в погоне. Однако, не пробежав и ста ярдов, наткнулся на охотника и двух его друзей, потерпевших неудачу и уже возвращавшихся назад.
5
Перевод Т. Щепкиной-Куперник.
— Почему вы так быстро отчаялись? — воскликнул офицер.— Негодяй, без сомнения, прячется где-то неподалеку в чаще, и его еще можно взять. Пока он на свободе, мы в опасности.
— Разве облако догонит ветер? — возразил приунывший охотник.— Я слышал, как этот дьявол шуршал в сухих листьях, когда полз по земле, словно гремучая змея, и, мельком завидев его вон за тою высокой сосной, пустил ему вдогонку пулю. Но куда там! И все же, не спусти я сам курок, я, принимая во внимание характер цели, назвал бы этот выстрел удачным, а уж я, поверьте, кое-что в таких делах смыслю. Видите вон тот сумах? Листья его красны, хотя всем известно, что в июле это дерево цветет желтым цветом.
— Это кровь Лисицы! Он ранен и, может быть, свалится по дороге.
— Нет, нет,— решительно возразил разведчик.— Я, вероятно, лишь продырявил ему шкуру, и от этого мошенник припустился еще быстрее. Ружейная пуля, слегка задев животное на бегу, действует на него, как шпоры на коня: ускоряет его бег и придает жизни, вместо того чтобы отнять ее. Зато уж если она пробьет дыру навылет, то после нескольких прыжков приходит конец — как оленю, так и индейцу.
— Но ведь нас четверо здоровых мужчин против одного раненого!
— Разве вам наскучило жить? — прервал разведчик.— Этот краснокожий дьявол подведет вас под удары томагавков своих сотоварищей раньше, чем вы вспотеете от погони. Я сам, не раз слыхавший, как воздух сотрясается от боевого клича индейцев, поступил неблагоразумно, дав выстрел так близко от засады. Но уж очень велик был соблазн! Где тут удержаться! Идемте, друзья, и перенесем нашу стоянку таким манером, чтобы пустить хитрого минга по ложному следу, иначе завтра до захода солнца наши скальпы уже будут сохнуть на ветру перед палаткой Монкальма.
Грозное предсказание, сделанное разведчиком со спокойной уверенностью человека, знающего, что такое опасность, и не боящегося смотреть ей в лицо, напомнило Хейуорду о принятой им на себя ответственности. Осмотревшись вокруг в тщетной надежде разглядеть что-нибудь во мгле, сгущавшейся под сводами леса, молодой человек почувствовал себя отрезанным от всего мира и подумал, что его беззащитные спутницы скоро угодят в руки не знающих жалости врагов, которые, как хищные звери, ждут лишь наступления темноты, чтобы легче было расправиться со своими жертвами. Его растревоженное воображение, обманутое неверным меркнущим светом, превращало каждый пень, каждый колеблемый ветром куст в фигуры людей, и ему то и дело чудилось, что он различает отталкивающие лица врагов, которые выглядывают из засады, неотступно следя за каждым шагом путников. Он посмотрел на небо: прозрачные барашки облачков уже утрачивали нежный розоватый оттенок, и глубокий поток, струившийся поблизости от места, где стоял Хейуорд, был различим лишь благодаря темной кайме лесистых берегов.
— Что же нам делать? — спросил он, осознав в этот отчаянный миг всю свою беспомощность.— Не покидайте меня, бога ради! Останьтесь, защитите девушек, которых я сопровождаю, и, не стесняясь, требуйте любого вознаграждения.
Однако охотник и его краснокожие друзья, разговаривавшие чуть поодаль на своем наречии, не обратили внимания на этот внезапный пламенный призыв. Хотя беседа их велась тихо и осторожно, приблизившийся к ним Хейуорд легко отличал возбужденный голос молодого воина от неторопливой речи старших его собеседников. Они явно обсуждали какой-то план, непосредственно касавшийся судьбы путников. Непреодолимый интерес к предмету их разговора и боязнь промедления, чреватого новыми опасностями, побудили майора еще ближе подойти к трем темным фигурам, чтобы предложить им более определенное вознаграждение, как вдруг белый охотник, махнув рукой с видом человека, уступающего в споре, повернулся и произнес по-английски нечто вроде монолога, обращенного к самому себе.