Том 3. Радость нашего дома. Таганок. Девочка в бурном море. Оруженосец Кашка
Шрифт:
Столпившиеся вокруг свидетели подтвердили, что так и было. Кашка будто зверь набросился на невиноватого Зыкова.
– Я его отпихну, а он опять лезет. Я ему раз – прием! А он опять лезет! Он же драться не умеет, а сам лезет! – Честные Мишкины глаза смотрели без обиды и злости, было в них только удивление и жажда справедливости.
– Ладно, идите все, не мешайте, – решила
Серафима. – Мы тут с ним разберемся. Идите, идите…
Зрители и свидетели нехотя разбрелись. Мишка отошел на три шага и нерешительно затоптался.
Серафима приступила к допросу:
– В чем дело, Голубев?
Кашка повертел головой так, будто легонький воротник рубашки натирал ему шею. И промолчал, конечно.
– Ну?
Кашка проглотил слюну и стал разглядывать землю.
– Будешь ты говорить в конце концов? – сдерживаясь, спросила Серафима. – Что у вас случилось? Ты первый начал драку? Сам?
– Сам, – тихонько сказал Кашка.
Ну и ну! И это тихий, послушный Кашка Голубев, с которым не было ни забот, ни беспокойства!
– В чем же дело? – почти жалобно проговорила Серафима. – Была какая-нибудь причина?
Кашка подумал и нерешительно ответил:
– Была…
– Какая?!
Кашка прочно смотрел в землю.
– Может, он заболевший? – участливо спросил Мишка. Он был вполне доволен честными Кашкиными ответами и теперь уже сочувствовал ему.
Но Кашка не оценил такого благородства. Мрачно покосился на Зыкова.
– Ты сам заболевший…
Вот так и стояли они на широкой аллее, на самом солнцепеке и вели какой-то бесполезный разговор. И это наконец совсем разозлило Серафиму. Она опять взялась за Кашку:
– Клещами я из тебя слова тянуть буду? Или говори сейчас же, или… – Что «или», она еще не придумала и сбилась. – Или… Встань, пожалуйста, как следует, когда с тобой говорят! Разболтались совсем… Что ты за живот держишься? Стукнул он тебя, что ли, по животу?
– Не стукал я! – возмущенно откликнулся Мишка.
– Не, не стукнул, – подтвердил Кашка.
Серафима редко брала своих малышей «в обработку», но сейчас решила не отступать.
– Опусти руки и подними голову, – деревянным голосом сказала она.
Кашка шевельнул руками, но совсем их не опустил и продолжал прижимать к животу локоть. Серафима сжала губы, решительно взяла Кашку за ладони и вытянула его руки по швам.
Тогда раздался тихий шелест, и из коротеньких Кашкиных штанин посыпались мятые конверты. Кашка подпрыгнул и уставился на них с таким испугом, словно это было что-то кусачее и ядовитое.
– Так… – тихо сказала Серафима. – А это что такое?
Но Кашка снова молчал, и опять вмешался его противник:
– Это письма. Он на почту, наверно, бегал. Да, Кашка?
– Да? – сурово спросила Серафима.
– Ага… – выдохнул Кашка.
– А кто тебе разрешил?
Никто ему не разрешал, зачем зря спрашивать. Просто не терпелось Кашке отправить свое письмо. Ведь до конца смены не так уж много дней
До деревни, где почта, всего-то два километра. И дорога прямая, не заблудишься. Кашка то шагом, то вприпрыжку двигался через лес. В одной руке письмо, в другой – березовая ветка и четыре копейки. И никого он не встретил на пути. Только на краю деревни хотели атаковать Кашку жирные нахальные гуси. Они выстроились поперек дороги шеренгой и выжидательно поглядывали на голые Кашкины ноги.
Гуси, они и есть гуси. Дурни… Кашка не спеша подошел поближе, рванулся вперед и на всем скаку врезался в белогусиный строй. Ветка будто сабля!
Он уже подлетал к почте, а сзади, вдалеке, все не смолкало бестолковое гусиное гоготанье.
На почте, в тесовой комнатенке, скучала за окошечком девушка, немного похожая на Серафиму. Тоже веснушчатая и светлобровая. Увидела Кашку и оживилась:
– Тебе что нужно, молодой человек?
«Молодой человек» протянул копейки.
– Конверт…
Девушка взяла деньги.
– Ага… А знаешь, ничего не выйдет. Денег-то мало. Это одна марка четыре копейки стоит, а конверт с маркой – пять.
Вот этого Кашка никак не ждал!
И такое, наверно, несчастное сделалось у него лицо, что девушка засмеялась и сказала:
– Ладно. Хочешь заработать конверт? На, получай. А за это отнесешь в лагерь письма. Тут восемь штук… Ты ведь из лагеря?
Кашка осторожно признался, что да, из лагеря. Он минут пять еще трудился над адресом, потом отдал девушке заклеенный конверт, получил письма и выпрыгнул на крыльцо.
– Не потеряй! – услышал он вслед.
– Не!
Он не потеряет! Все будет хорошо! Отлично все получилось! И лишь недалеко от лагеря с размаху остановила его тревожная мысль: а как же он отдаст письма? Ведь тогда узнают, что он бегал без спросу на почту.
Кашка растерянно затоптался в травянистой колее. Просто хоть обратно неси эти письма. Но ведь не понесешь же, в самом деле. И тут пришло счастливое решение: «Отдам Володе. Он что-нибудь придумает».
Кашка спрятал конверты под рубашку и двинулся к лагерной калитке.
Он был уже у отрядной дачи, и уже наперебой говорили ему, что Серафима ходит злая и разыскивает его. И он уже успел испугаться и расстроиться, потому что Серафимы боялся, а Володю не нашел. И вдруг в одну секунду позабылись испуг и тревога. Кашка услышал Мишкины слова. Мишка сидел среди кустиков и беседовал с Обезьяньим Царем. И они говорили такое!.. В общем, Кашка замер сперва, а потом в нем что-то сорвалось.
И он ринулся в битву так же стремительно и без оглядки, как недавно врубался в гусиные ряды…