Том 3. Рассказы. Воспоминания. Пьесы
Шрифт:
Но, занимаясь каждый своим делом, люди думают о Матросове. Его нет, и все-таки он с ними; он мертв, и трава на его могиле успела не один раз вырасти и завянуть, а думают и говорят о нем, как о живом.
Имя Матросова навеки записано в послужной книге гвардейской роты. Это значит, что дух героя и в самом деле бессмертен.
Но какой же подвиг совершил Александр Матросов? За что такая честь имени его и памяти?
Послушайте краткую повесть о доблести молодого русского солдата.
В густом сосновом лесу, который на картах и на планах именуется Большим Ломоватым бором, перед
Это был очень удачный и своевременный приказ. Люди не спали два дня. Два дня шли они через этот Ломоватый бор, в обход неприятельских позиций, проваливаясь по колено в снег, шли ночью и днем, с такими коротенькими передышками, что не только поспать, а, случалось, и папироску докурить некогда было.
И вот, наконец, привал.
Никто не подумал о том, чтобы поесть или напиться чаю, многие даже курить не стали: кто где был, тот там и повалился в снег и заснул-захрапел богатырским фронтовым сном.
И Саша Матросов тоже собирался поспать. Этой минуты он просто дождаться не мог – до того его шатало и клонило ко сну.
Он вытоптал себе под деревом небольшую ямку, положил в изголовье ранец и уже лег, уже пристроился поудобнее, уже втянул руки поглубже в рукава шинели, и уже веки его сладко смыкались, когда он услышал над головой знакомый, слегка приглушенный голос:
– Комсомольцы!..
«Зовут комсомольцев», – сквозь полудрему подумал Саша. И на одно мгновение он крепко, по-настоящему заснул. Но что-то как будто толкнуло его – он тут же проснулся и открыл глаза: «Фу, черт! Ведь это же меня зовут!»
Три месяца на войне – очень много. За это время Саша из мальчика превратился в мужчину: он научился бриться, успел побывать в пехотном училище, стал отличным стрелком-автоматчиком, прошел со своим подразделением десятки и сотни километров, участвовал в нескольких боях и сражениях, потерял немало друзей и еще больше врагов уложил из своего ППШ. Он много чего испытал и, казалось, ко всему привык. Но вот уже три месяца прошло с тех пор, как носит он на груди, в секретном карманчике гимнастерки маленькую светло-серую книжечку с силуэтом Ленина на обложке, а все как-то не может привыкнуть к тому, что он уже не просто Саша, не просто курсант или боец гвардейского подразделения, а комсомолец Саша Матросов.
– Комсомольцы! Эй! – стараясь кричать не слишком громко, чтобы не разбудить спящих, повторил тот же голос.
– Ну что? – с трудом приподняв голову, ответил Саша. – Я – комсомолец.
Было еще очень рано, и в предрассветной полумгле он не сразу узнал ротного комсорга лейтенанта Брякина.
– Это ты, Матросов?
– Я!
– Давай, старик, поднимайся, буди ребят. Собрание созываем.
– Есть, товарищ лейтенант, – пробормотал Саша и, сделав усилие, оторвал голову от ранца и сел. Голова у него кружилась.
– Давай живенько, – повторил лейтенант. – Через три минуты чтобы все были у штаба.
– Есть, – повторил Саша, сделал еще усилие, вскочил и почувствовал, как все у него внутри заныло и захрустело.
Лейтенант скрылся за деревьями. Саша потянулся и громко, на весь лес, зевнул.
– А, черт! – сказал он.
Ему не понравилось, что его разбудили. А кроме того, он не очень-то любил всякие собрания и заседания. Может быть, потому, что он не умел говорить, не умел выступать. Сказать речь – ничего страшнее не было для него на свете. А собрания для того и созывались, чтобы на них говорили. И он, который никогда ни в чем ни от кого не отставал, чувствовал себя на собраниях, как рыба на песке, потому что не мог как следует, как нужно было и как хотелось высказать все, что было у него на душе и на языке. Он всегда со стыдом и с обидой вспоминал о том, как на комсомольском собрании, перед тем как ему выдали светло-серую книжечку, он рассказывал товарищам свою биографию. Собственно, сказал он то, что и нужно было сказать: что он сирота, бывший беспризорный, что воспитывался он в детских домах и в уфимской трудовой колонии, что лет ему восемнадцать, что учился он там-то и там-то… И хотя никто над ним не смеялся и приняли его единогласно, без единого возражения, он чувствовал, что сказал совсем не то, что он какую-то ерунду рассказал, потому что главное вовсе не в том, что он где-то работал и где-то учился… А в чем это главное, об этом он, пожалуй, даже и близкому другу не мог бы рассказать.
Разбудить ребят было не так-то просто. Однако через две минуты человек тридцать комсомольцев, поеживаясь и поскрипывая подмерзшими валенками, уже подходили к расположению штаба.
На небольшой прогалинке у наспех раскинутой палатки бледно мигал на голубом утреннем снегу фонарь «летучая мышь». У фонаря сидел на корточках Брякин и, положив на колено полевую сумку, торопливо писал в блокноте огрызком карандаша, который с трудом удерживала его рука в серой грубошерстной перчатке.
Комсомольцы откозыряли.
– Здравствуйте, товарищи, – сказал Брякин; придерживая сумку, он привстал, ответил на приветствие и снова присел на корточки. – Присаживайтесь. Сейчас старший лейтенант выйдет – откроем.
– А в чем дело, товарищ лейтенант?
– По какому такому поводу собрание ни свет ни заря?
Лейтенант не ответил, продолжая писать.
– Мать честная! – хлопнул себя по лбу Миша Бардабаев, Сашин дружок. – Ведь мы же, ребятки, сегодня именинники! Я спросонок и забыл совсем… Сегодня же двадцать третье февраля – день Красной Армии!
– Точно, – сказал лейтенант.
Он кончил писать, спрятал карандашный огрызок в сумку, застегнул ее и поднялся.
– Да, дорогие товарищи, – сказал он, – Бардабаев хоть и спросонок, а не ошибся: сегодня действительно день рождения нашей матери – Красной Армии! И по этому случаю нам с вами предстоит, между прочим, сделать ей нынче хороший подарочек.
Из палатки вышел командир роты Артюхов и с ним несколько молодых офицеров. Артюхов курил и держал в руке какую-то бумагу.
– Сидите, сидите, товарищи! – обратился он к тем комсомольцам, которые уже успели присесть.
Брякин подошел к нему и что-то сказал. Артюхов кивнул, несколько раз глубоко затянулся, бросил окурок и мельком взглянул на часы.
– Так вот, товарищи комсомольцы, – сказал он, как будто продолжая прерванный разговор. – Получен боевой приказ: через двадцать минут рота выступает для выполнения важной оперативной задачи…
Он еще раз посмотрел на часы. Комсомольцы молчали. Саша Матросов нагнулся и щепкой счищал с валенка снег. Лейтенант Брякин, широко расставив ноги, стоял за спиной командира, поглядывал на ребят и медленно закручивал в трубочку свой блокнот.