Том 3. Рассказы. Воспоминания. Пьесы
Шрифт:
– Возьмем, – отвечает Саша.
– А если опоздаем? Если, скажем, ихние танки подойдут?
– А зачем нам опаздывать? – говорит Саша. – Опаздывать – к черту. А если уж опоздаем, если действительно танки подойдут – ну что ж…
Он перебрасывает на ремне автомат и, искоса посмотрев на товарища, негромко творит:
– За себя, Мишка, я отвечаю. С гранатой под танк брошусь,
– Гм… – качает головой Бардабаев. – Это легко сказать – под танк!
– Да нет, – улыбается Саша, – ты знаешь, и сказать тоже не легко.
– Все-таки легче.
– Кому как…
– Э, смотри, какой белячок проскочил!
– Заяц? Где?
– Вон – за елочкой. Нет, уж теперь не видно… Н-да, легко сказать. А ты знаешь, ты сегодня хорошо на собрании выступал.
– Иди ты к черту! – говорит Саша.
– Нет, правда. Может, какой знаменитый оратор и более интересно выступает, а все-таки…
Саша хотел выругаться покрепче, но тут его окликнули из задних рядов:
– Матросов! К старшему лейтенанту!
Артюхов шагал на левом фланге второго взвода, Саша подождал, пока он приблизится, сделал шаг вперед и приложил руку к козырьку ушанки.
– Ну как, Саша? – улыбнулся Артюхов.
– А что? – сказал Саша, тоже улыбаясь. – Хорошо, товарищ старший лейтенант!
Не останавливаясь, командир взял его за локоть. Они пошли рядом.
– Н-да, – сказал Артюхов. – А у меня к вам, товарищ гвардии красноармеец Матросов, между прочим, предложение есть.
Саша насторожился и искоса посмотрел на командира.
– В ординарцы ко мне пойдете?
Саша вспыхнул и сам почувствовал, как загорелись у него уши и щеки.
– Хочешь?
– Точно, товарищ старший лейтенант. Хочу.
– Ну, будешь ординарцем. Не отставай теперь от меня. Настроение, значит, хорошее?
– Очень даже хорошее.
– А ребята как?
– Ребята – орлы!
– Жить будем?
– Будем.
– Курить желаешь?
– От «Казбека» не откажусь.
От хорошей, крепкой папиросы у Матросова закружилась голова. Опять ему захотелось петь. Придерживая рукой автомат, он шел теперь легким широким шагом, стараясь идти так, чтобы и Артюхову оставалось место на тропинке.
– Товарищ старший лейтенант, – сказал он вдруг, не глядя на командира, – можно вам один вопрос задать?
– Давай.
– У вас кто-нибудь из родных есть?
– Ну как же… Слава богу, у меня семья, да и не маленькая.
– А у меня вот никого…
– Да, я знаю, – сказал Артюхов. – Это грустно, конечно.
– Нет, – сказал Саша.
– Нет?
Саша подумал и помотал головой.
– Раньше я, вы знаете, действительно грустил и скучал. И на фронт ехал – тоже паршиво было: никто не провожает, никто не жалеет. А теперь я как-то по-другому чувствую. Как будто я не сирота. Как будто, в общем, у меня семья… да еще побольше вашей.
«Опять я не то говорю», – подумал он с досадой.
– Непонятно небось? – сказал он усмехнувшись.
Неожиданно Артюхов взял его за руку и крепко сжал ее.
– Нет, Сашук, – сказал он. – Очень даже понятно. Только я думаю, что эта большая семья у тебя всегда была, только ты не замечал ее. Это называется – Родина.
– Да, – сказал Саша.
В лесу
«Ах, как хорошо, – думал Саша, – какой славный день впереди! И как это вообще здорово и замечательно – жить на свете!»
Артюхов посмотрел на часы.
– Бросай курить, – сказал он и сам первый бросил и притушил валенком папиросу.
– Приехали? – сказал Саша.
– Да, кажется, приехали, – уже другим, серьезным и озабоченным тоном ответил Артюхов. – Рота, стой! – негромко скомандовал он.
– Стой! Стой! – понеслось по растянувшимся рядам колонны.
Нагнувшись и расстегивая на ходу кобуру, Артюхов побежал к голове колонны, и следом за ним, тоже пригнувшись и на ходу снимая с плеча автомат, побежал Саша Матросов.
Артюхов стоял за деревом и проглядывал местность. За его плечом, с автоматом, взятым наизготовку, стоял Саша Матросов.
После двухдневных блужданий в тесных потемках леса картина, которая открылась теперь их взору, казалась ослепительно яркой и необъятной.
Золотисто поблескивая, лежала перед ними широкая снежная поляна. Нафталиновый февральский наст был гладко укатан – никаких следов на нем, только черные кустики боярышника и можжевельника выглядывали кое-где из-под снежного покрова. С запада поляну замыкал небольшой островок мелкорослого леса, как бы оторвавшийся от огромного материка Ломоватого бора. Эта зелено-синяя гривка скрывала за собой упомянутый в приказе и указанный на карте овраг. За кромкой леса сразу же открывался вид на западный скат лощины, по которой растрепанной ленточкой вилась зимняя дорога. В каком-то месте дорога пропадала, и там, где она пропадала, из-за снежной гряды выглядывали черные треугольники крыш и клубился легкий розовато-серый дымок. Это была Чернушка.
– Вот она – Чернушка, – показал рукой Саша. Глаза его не могли оторваться от этого уютного, домашнего дымка, который неторопливо плыл над кровлями маленькой русской деревушки.
Артюхов ничего не сказал, отметил что-то на карте и спрятал ее в планшет.
– Пошли, – сказал он.
Саша старался не отставать от Артюхова. Как всегда перед боем, лицо его пылало, на щеках выступил румянец. В голубых глазах играл задорный мальчишеский огонек. Он оглянулся, увидел Бардабаева, Воробьева, Копылова и других ребят. Великан Бардабаев, отдуваясь, тащил на плече тяжелую цинку с патронами.
– Что, Миша? – окликнул его Матросов. – Валеночек не подведет?
Бардабаев хмыкнул, перекинул цинку и что-то пробормотал под нос.
– Пожалуй, и без валенок жарко будет, – усмехнулся Копылов.
– Ну что ж, – сказал Саша, – жарко будет – валенки скинем, босиком в атаку пойдем. Воевать так воевать…
Заметив, что отстал от Артюхова, он кивнул товарищам и побежал, прижимая к животу автомат.
Почти вся рота была уже на опушке.
И тут произошло то, чего никто не мог ожидать. Даже Саша, который уже не раз бывал под огнем, не сразу понял, что именно случилось.