Том 3. Рассказы. Воспоминания
Шрифт:
Изба деда Михаилы. Налево — часть русской печи. Направо — входная дверь. Темнеет.
За окном бушует метель. У стола бабка Марья собирает ужинать. С улицы входит Михайла. Он с ног до головы запорошен снегом.
Марья. Ну, слава тебе, господи, наконец-то!..
Михайла. Ох, и метет же нынче, мать, — не приведи бог! Фу!.. (Отряхивается.)
Марья. Я уж и то гляжу — только и гулять в этакую-то
Михайла (сбивая с валенок снег). Ну, да! На шута я им сдался. Нужен им этакой старый хрен. (Бросил веник, проходит к столу.)
Марья. Садись, ешь…
Михайла (стоит, потирает руки). У Маслюковых, понимаешь, засиделся. Мужики собрались. Побеседовали. То да се. Все-таки оно на людях как-то и дышать легче. (Садится, оглядывается.)Слыхала, мать? Наши-то, говорят, опять наступают.
Марья (испуганно). Тс-с-с… «Наши»! (Оглянулась.)За «наших»-то нынче, знаешь, головы снимают.
Михайла. А шут с ним! Пускай снимают. Тоже не жизнь. (Берет ложку, ест.)Н-да. А еще такой слух есть, что будто опять к нам в село каратели едут.
Марья. О господи! Это кто ж тебе говорил?
Михайла. Да волостной этот, черт, сказывал как будто. Если, говорит, партизан не найдут, — ни одного человека в живых не оставят.
Марья. Ох уж эти мне партизаны!.. Тьфу на них! И так уж никакого житья нет, а они, колоброды…
Михайла. Ну, ну, помолчи, матка… Ладно. Не понимаешь, так и молчи. (Ест.)
Марья. Только народ баламутят… Это все Дунька эта, Огарёва… Статное ли дело — девчонка, комсомолка, с немцами воюет! Из-за нее, проклятущей, все семейство ихнее постреляли. Сколько народу погибло…
Михайла. Ладно, ешь, помалкивай… (Вдруг вспомнил что-то, хлопнул себя по лбу.)Эх, старая дубина!
Марья (испуганно). Ты что?
Михайла. Да забыл совсем… (Поднимается.)Иду сейчас, понимаешь, мимо Кочетковых, а тут этот… как его… Володька, что ли? Сони-то Минаевой, которую повесили, братишка. Сунул чего-то: «Вам, — говорит, — дедушка, телеграмма…»
Марья. Какая телеграмма? От кого?
Михайла. Н-да. Сунул и говорит: «Читать, — говорит, — можно, только осторожно». (Идет к дверям, роется в карманах своего драного зипунишки.)
Марья. А, брось ты!.. Небось пошутил над тобой, старым…
Михайла.
Марья, что-то сердито бурча, раздувает огонь и зажигает маленькую керосиновую лампочку-фитюльку. Старик достает из-за божницы очки, напяливает их и привязывает веревочками.
Марья. О господи, господи… Тьфу! Погибели на вас нет. Уж и так второй год без карасина живем, а тут — на всякие глупости…
Михайла. Ладно, старая, не ворчи. Не тужи, будет тебе еще карасин. (Развернул записку.)А ну, почитаем давай, что за телеграмма такая. (Читает по складам.)«Дя-дя Ми-хай-ла, се-год-ня ве-че-ром я, ес-ли мож-но, приду к вам ночевать…»
Марья. Чего? Кто придет? Это кто пишет?
Михайла. Постой, постой… (Читает.)«Если вы позволите и если у вас все в порядке, поставьте, пожалуйста, на окошко огонек. Я приду так около семи часов…»
Марья. Это кто же пишет?
Михайла (чешет затылок). Гм… «Ога-рё-ва Дуня».
Марья. Что-о-о?! Дунька?!! Да она что — очумела? К нам ночевать просится?
Михайла. Тихо, старая, тихо. Значит, у нее дело есть, коли просится. Без дела бы небось не пошла.
Марья (кипятится). Да что это она, в самом деле, бессовестная!.. Стыда у нее нет?! Мало, что сама в петлю лезет, и людей туда же тянет!..
Михайла (чешет затылок, смотрит на ходики). Н-да. В семь часов. Сейчас без десяти. (Берет лампочку, потом, подумав, ставит ее обратно на стол.)
Марья. И так уж никакого житья от этих немцев проклятых нет. Уж второй год не живем, а одну муку-мученическую принимаем. У кого все хозяйство разорили, у кого девку повесили… Там, слышно, убили, там — сожгли, там — на каторгу угнали. Только нас одних, стариков, кажись, и не трогают. Ну, и сиди спокойно, и радуйся. Дожить бы до смертного часа и — аминь, слава тебе, господи…
Михайла (чешет затылок). Эх, баба! Эх, дура ты, баба! Эх, какие ты, баба, неумные слова говоришь. «Не трогают»! А сердце твое — что? — не трогает, что по нашей русской земле поганые немцы ходят?!
Марья (тихо). Мало ли… (Берет лампочку, держит ее в руке.)Терпеть надо.
Пауза.
И чего это она, в самом деле, к нам вдруг полезла? Что уж — по всей деревне и ночевать ей, кроме нас, негде? Тут у нее крестный живет, там тетка… Тоже, скажите пожалуйста, свет клином сошелся…