Том 4. Драматические произведения

Блок Александр Александрович

Прекрасный, как святой Губерт

S. Hubert — «Арф1хе des Ardennes» XII века, покровитель охотников.

СЦЕНА V

Перекличка ночных сторожей

Ночные сторожа в Тулузе до сих пор кричат: «Minuit passii, dormez en paix!»

Действие четвертое

СЦЕНА I

Душистый кларет— смесь вина, меда, духов и пряностей.

Наука учтивой любви— куртуазия.

СЦЕНА III

Песня

девушек

взята мною из разных майских песен («trimouzettes»). Начало ее:

C'est le mai, le joli mai, C'est le mai, le iri ma cа.

(Срв.: E. В. Аничков, «Весенняя обрядовая песня», часть I, глава 3, стр. 168 и ел.).

Майское дерево— столб, украшенный цветами и лентами, — носили девушки в венках и с песнями или возили на телеге, запряженной волами.

Бароны и богатеи— постоянный титул провансальской знати: «rics oms е baros».

Песня первого менестреля— свободный перевод трех строф (I, II и IV) знаменитой сирвенты Бертрана де Борн: «Be m platz lo dous temps de pascor» [24] (все чередования рифмы соблюдены).

Песня второго менестреля— вольное переложение песенки пикарского трувера XIII века. Начало ее:

Le premier jor de mai dou dous tans cointe et gai chevalchai entre Arras et Douai

24

Очень мне приятно сладостное время пасхи (старофранц.).

(см. Аничков, «Весенняя обрядовая песня», т. I, стр. 124 и ел.).

Песня Гаэтана

принадлежит мне, но некоторые мотивы ее навеяны бретонской поэзией. В ней есть отголосок разговора ребенка с друидом, где друид говорит: «La Nftcessiffi unique, Ankou, риге de Douleur; rien avant, rien de plus» [25] (см. Villemarquft, Barzaz-Breiz).

В припеве повторяется постоянный мотив: «La neige tombait, le vent soufflait» [26] (сравн. A. le Braz, «Vieilles Histoires du pays breton», Paris, 1905, «N(J)el des Chouans»).

25

Единственная Необходимость, Анку, отец Страдания; ничего впереди, ничего более (франц.).

26

Снег падал, ветер свистел (франц.).

Что касается понимания песни Изорой, то оно зависит не только от ее собственного характера, но и от общего направления южного ума: италианский ученый Egidio Gozzi, говоря о провансальской поэзии, подчеркивает: «joi е poesia sono sinonimi, come pure sinonimi sono poesia et amors» [27] (Delle origini della poesia de medio evo, Torino, 1895). Суровый северный напев о Радости и Страданьи откликается в южном сердце как «Страданье — радость с милым». Joi на севере — высокое вдохновение, на юге — легкая

весенняя радость.

27

Радость и поэзия — синонимы, так же как чистые синонимы — поэзия и любовь (итал.).

Шутов сюда!

Показывать акробатические фокусы умели часто те самые жонглеры, которые умели петь. Слова моих жонглеров — заимствованы.

Крест на красном поле— герб Раймунда Тулузского, — см. «Galeries historiques de Versailles», t. VI.

СЦЕНА V

Крест над вьюгой— видение бретонских рыбаков.

Записки Бертрана, написанные им за несколько часов до смерти

Я, Бертран, сын простого тулузского ткача, с малых лет попал на службу в замок графа Арчимбаута в Лангедоке. За долгую службу граф опоясал меня мечом. Посвящение мое в рыцари прошло незаметно, и никакая дама не дала мне ни шарфа, ни пояса, но сам я, втайне от всех, избрал дамою своего сердца прекрасную супругу моего господина — графиню Изору. Жизнь моя так и протекла бы в неустанных заботах об охране замка, которые были все возложены на меня; я мог бы проводить еще долгие ночи на страже во дворе замка, так как силу не спать, но бодрствовать мне давала любовь к той, чье окно выходило на мой пустой двор; но случилось происшествие, которое дало толчок к перемене всей моей судьбы.

Однажды во время турнира, в минуту, когда я почувствовал непобедимую усталость после бессонных ночей, чужой рыцарь — великан с дельфином в гербе — вышиб меня из седла подлым ударом и наступил мне ногой на грудь. Горя стыдом и гневом, я умолял его пронзить мне сердце; но госпожа махнула платком, и меня пощадили. С тех пор никто не давал мне проходу, все стали смеяться мне прямо в лицо. Вероятно, и она смеялась надо мной за глаза, но любовь моя к ней не умерла, а только чувство горечи примешалось к ней, потому что я чувствовал себя ей обязанным моей, хотя и несчастной, жизнью; я решил тогда доживать свой век, редко позволяя себе утешаться мыслями о смерти и полагая, что мне уже ничем не смыть того унижения, которое так неожиданно на меня обрушилось.

Тем временем окрестные крестьяне, которых здесь зовут презрительно «ткачами», стали все чаще совершать набеги на замок, а иногда нападать и на наших рыцарей, которых заставали врасплох на дороге. Таким образом они напали на Отгона и на Клари; правда, их не убили, а только исколотили дубьем до полусмерти. Это было ответом на вызывающее поведение нашего двора; графу случалось для потехи устраивать облавы на крестьян, как на диких зверей, а иногда рыцари наши, наскучив турнирами, пирами и песнями, охотились за девушками из соседних деревень.

Видя все это, я не мог оставаться равнодушным, но также не мог ничем помочь беде, так как был только ночным сторожем и разведчиком и, в унижении моем, не имел даже голоса, чтобы умолить моего господина оставить жестокие забавы и предостеречь его от грозящих неприятностей. Может быть, — да простит меня бог, — в моей оскорбленной душе жило грешное чувство злорадства, ибо тот, кто унижал меня не совсем справедливо, сам не был чист. Особенно же мучило меня и восстановляло против господина — его отношение к молодой графине, на которую он не обращал никакого внимания, не умея ничем занять свою прекрасную супругу, которой было только семнадцать лет. Молодые женщины требуют внимания и забот, а те из них, которые отличаются пылким нравом, умеют сами занять себя, когда их не занимает супруг.