Том 4. М-р Маллинер и другие
Шрифт:
В театре давно уже не смеются. Там слышишь только тихий, свистящий звук, который издают встающие дыбом волосы, да резкое кряканье, когда актеры произнесут одно из тех коротких слов, какие прежде употребляли в кабаках низшего пошиба. Вспомнить смешно, что, когда слово «черт» впервые прозвучало на Нью-йоркской сцене (если не ошибаюсь, в пьесе Клайда Фитча), поднялось Бог знает что, вызвали полицию, а может — и войска.
Конечно, переход будет медленным и нелегким. Поначалу, услышав смех, зрители решат, что кому-то стало плохо, и зашепчутся: «Врача, врача!» Но понемногу привыкнут, и мы снова ощутим в зале не похоронную атмосферу, а что-то более приятное.
Самый печальный юмор в наши дни, я думаю, русский. Чего вы хотите? Когда живешь в стране, где всю зиму надо тереть снегом посиневший нос, особенно не разрезвишься, даже при помощи водки.
Хрущева, по-видимому, считали заправским шутником (тот, кто так не считал, живя при этом в Москве, таил свои чувства), но ограничивался он эйзенхауэровской шуткой о гольфе и русскими поговорками. Если есть на свете что-то безрадостней русской поговорки, прошу мне об этом сказать. «У нас, — сообщал он своим соратникам, — говорят: курица переходит дорогу, а умный человек боится разбойников». Тут лицо его трескалось поперек, глаза исчезали, как устрицы, когда их тушат, — и соратники догадывались, что если на секунду запоздают со смехом, следующая их работа будет в Сибири. Может быть, придет время, когда Россия обратится к историям о муже и жене или о двух ирландцах на Бродвее, но я в этом не уверен.
Перечитал и заметил, что, по забывчивости, так и не определил, что такое юмор. (Авторы и лекторы вечно спрашивают: «Почему мы смеемся?» Хорошенький у них будет вид!) Итак, определить я забыл. Лучше приведу слова из книги д-ра Эдмунда Берглера «Чувство юмора».
Вот, пожалуйста: «Смех — защита против защиты. Обеими реакциями мы обязаны неосознанному эго. Жесткость суперэго снимается тем, что мы обращаем кару в удовольствие. Суперэго упрекает эго и за такую подмену, а эго создает новую защиту, образуя тем самым триаду, в которую входит смех».
То есть как — непонятно? Ну, знаете! Молодец, Эдмунд. Так и держи, и не дай тебе Бог засмеяться.
Примечания
Летом 1936 года — того года, когда умер Георг V, — в одной из привилегированных английских школ произошел странный случай. В комнату, где учили уроки высокородные мальчики, вбежал учитель словесности и сказал: «Умер Честертон. Теперь наш лучший писатель — Вудхауз».
Тогда были живы и писали Шоу, Уэллс, Моэм; еще не состарился Пристли. Кто повысоколобее, предпочитал им Хаксли, Элиота или Вирджинию Вульф. Кто поскромнее, радовался книгам Агаты Кристи или Дороти Сэйерс, еще не открывшей читателям, что она — христианский проповедник. Литература в Англии, как всегда, была на очень высоком уровне. Но просвещенный Т. X. Уайт, автор хороших книг о литературе, сказал именно так, и его ученик, будущий сэр Иэн Монкриф, это запомнил.
Ровно через 60 лет, в июне 1996-го, голландцы прислали английской королеве-матери небольшую алую розу, названную в честь Вудхауза. Судя по всему, этот смешной и скромный писатель устареть не может, как не может состариться герой сказки. Все-таки мы, люди, лучше, чем кажется, и больше похожи на детей. Вудхауз как-то написал:
Вам нравится моя мура?Ура! Ура! Ура! Ура!Действительно, «ура». Моды меняются, цинизм и жестокость открывают в тысячный раз, а множеству англичан и американцев хочется читать книги простодушного писателя, который, по свидетельству Джорджа Оруэлла, не умел ненавидеть.
Роман «Старая, верная» издан в 1951 г., когда Вудхауз только два года, как снова переехал в Америку и жил в Нью-Йорке (домик на Лонг-Айленде он купил в 1952 году). Сперва это была пьеса, но она никак не получалась; и, подарив заготовки другу, он написал по пьесе роман. Тема кино мучила его, начиная с рубежа 20-х—30-х. В 1929 году его пригласили в Голливуд, он побыл там, растерялся, уехал, приехал снова — и сбежал совсем. Но это бы еще ничего, если бы он не сказал журналистке, которая брала у него интервью, что не понимает, почему ему платили огромные деньги за полное безделье. Киношники обиделись; однако позже, в 1937, попросили написать сценарий для фильма с музыкой и танцами по «Деве в беде» (музыка Гершвина, в главной роли — Фред Астер). В письмах школьному другу, изданных под названием «Дрессированная блоха» (так назвал Вудхауза Шон о'Кейси), он рассказывал:
«Сперва они дали его одному из своих сценаристов, и у него получился сценарий о жуликах, ничего общего с книгой. Тогда им пришло в голову, что неплохо следовать роману (…) и они пригласили меня. Какая неблагодарная работа, эти сценарии! Кто-то, наверное, должен их писать, но я — больше не стану».
Действительно, он их больше не писал, зато странности кинопроизводства описывал не раз, от романов «Веселящий газ» (1936) и отчасти «Везет этим Бодкинам!» (1935), до предпоследнего из законченных романов, «Анонимные холостяки» (1973). Перед «Холостяками» Вудхауз неожиданно для себя написал третий роман о Монти Бодкине «Женщины, жемчуг и Монти Бодкин» (1972), где Монти женится в Америке не на Гертруде, о которой он мечтает в «Задохнуться можно», а на секретарше киномагната Айвора Лльюэлина.
Роман «Девица в голубом» — тоже поздний (1969). Как во многих романах последнего периода, здесь есть добрая, удалая женщина не первой молодости. Есть и крайне противная дама (Флора Фэй). Заметим, что в этом романе, как и в «Раз — и готово!», отразилась память о Далидже. Вудхауз учился там в школе, напротив которой, немного за угол, есть очень хорошая картинная галерея, где можно увидеть и портрет Сары Сиддонс, и миниатюры Гейнсборо.
Рассказы о Бинго Литтле Вудхауз писал с 30-х годов до 70-х. Ричард (Бинго) Литтл участвует и во многих романах о Дживсе и Вустере; он — друг наивного и рыцарственного Берти. До женитьбы на Рози М. Бэнкс Бинго непрерывно влюбляется.
Прозвище его — звукоподражательное междометие, вроде «Бах!» или «Бамц!». Обычно мы прозвища переводим (Мартышка, Туша, Зад, Балбес, Бифштекс и т. п.), но здесь я все-таки решила оставить английское звучание. «Бах» — это Бах, «Бамц» — очень уж неблагозвучно.
Рассказы о мистере Маллинере Вудхауз писал с середины 20-х годов до самой смерти. Их тоже очень много, и в каждом Маллинер рассказывает в «Привале рыболова» о каком-нибудь своем родственнике.
Заметка о юморе напечатана в 1966 году, в сборнике «Пирог с коринкой». Слава Богу, мы упоминаем об этом не в тексте, поскольку переводчик не имеет права на сноску: «Игра слов». Здесь действительно игра: такой пирог — «Plum pie», a Plum (и «коринка», и «слива») — прозвище Пэлема Вудхауза. Если помните, в романе «Дядя Фред в весеннее время» одного из персонажей называют Плум-пу-дингом (именно так, через «у», писали название этого рождественского блюда в старых, уютных переводах, и оно вошло в наш язык).