Том 4. Наша Маша. Из записных книжек
Шрифт:
— Ди огуртцхен?
. . . . .
Ласкается к матери.
— Не любишь ты меня, — кокетничает мама.
— Нет, люблю.
— Правда? Ну, скажи тогда: «Я люблю тебя, мамочка, больше всех».
— Нет, мамочка. Вот этого я не могу сказать. Потому что я папу тоже люблю.
. . . . .
Папа встал сегодня ни свет ни заря. Собирался — в очередь с мамой — идти за елкой. За ними повсюду тысячные хвосты и побоища. А мороз на дворе — 20 с чем-то градусов!
31.12.61.
Сидит
Ждала весь день, что покажу ей кино. Но мне некогда было — ездил по разным делам, работал. Послезавтра еду в Москву, оттуда — в Берлин, в гости к немецким писателям.
Машка умоляет меня не ездить.
Потом смирилась с этой перспективой, только просит привезти ей «маленькую Puppchen».
. . . . .
Вдруг спохватилась:
— А как же ты будешь там?.. Ты же ведь не все немецкие слова знаешь!..
. . . . .
Днем опять помогала мне составлять каталог, читала названия фильмов на коробочках:
— Сивка-бурка, Упрямый котенок, Айболит, Девочка и тигр, Художник Брюллов, Приключения Мюнхаузена, Снегурочка, Старик Хоттабыч, Рассказ сыну Михалкова, Картины Федотова, Щи из топора…
31.12.61.
Готовлюсь к отъезду, почти не видел ее сегодня. А она весь день самозабвенно работала, клеила какие-то самодельные игрушки, вешала их на елку.
Легла рано, спит сладко и крепко.
Сейчас заглянул к ней, поцеловал ее спящую. Как нежно, как тонко пахнет в комнате ребенком, елочной хвоей, зимним лесом…
. . . . .
Утром сегодня, за завтраком, спросила меня:
— Папа, а когда ты маленький был, тоже Дед Мороз вам игрушки приносил?
— Нет, кажется, не приносил.
Ужасно огорчилась.
— Неужели? Это же неинтересно — самим покупать игрушки!
Потом вдруг ласково улыбнулась, умилилась:
— Маленький… Алексейчик… повареночек… Под елочкой играет… яйца рубит, а сам читает.
(Это я ей рассказывал как-то о том, как, будучи поваренком, я работал и украдкой читал книжки.)
Разочаровал ее, сказав, что поваренком я стал, когда был уже постарше.
— Да?! А я думала, ты был маленький — такой, как я…
. . . . .
«Маленький»… «Как я»! Нет, милый дружочек Маша, ты уже не маленькая. Посмотри — в столовой стоит, поблескивая в темноте, уже пятая в твоей жизни елка! А в окно с морозной улицы вот-вот заглянет твой пятый Новый год!
Расти же, дочура милая, на радость нам и всем людям!
С Новым годом тебя, с новым счастьем!!!
Из старых записных книжек *
Недавно перелистал второй том Краткой литературной энциклопедии и крайне удивился, не обнаружив там объяснения такого понятия, как записная книжка. В толковом словаре объяснение есть: маленькая тетрадь для
Обычно, если речь идет о записной книжке писателя-классика, ее печатают полностью, в других случаях друзья и наследники отбирают то, что, по их представлениям, заслуживает внимания читателя. Но и в том и в другом случае делается это уже после смерти автора, то есть без его участия.
А ведь, пожалуй, жаль.
Записная книжка ведется, как правило, для себя, в нее заносится то, что, по мнению автора, может пригодиться ему в работе: увиденное, услышанное, подсмотренное, наблюденное. Так называемые сценки с натуры. Сюжеты. Характеры. Характерные словечки и выражения. Пейзажные зарисовки. И наряду с этим — выдуманное, сочиненное, вымышленное. А также и выдержки из чужих книг, цитаты.
Далеко не все из накопленного таким образом идет в дело. Даже у такого мастера, такого блестящего профессионала, каким был Чехов, в его записных книжках осталось очень много невычеркнутого, то есть не использованного в работе. Кое-что просто не пригодилось. А есть заметки, которые и не могли быть использованы. Они живут сами по себе, как особый жанр наимельчайшего, микроскопического рассказа. Например, в 1897 году Чехов записал:
«Гимназист угощает даму обедом в ресторане. Денег у него 1 р. 20 к. Счет 4 р. 30 к. Денег нет, он заплакал. Содержатель выдрал за уши.
С дамой разговор об Абиссинии».
Это — сюжет, который невозможно развить. Заметка эта — уже готовый рассказ. Каждое новое слово, междометие, запятая окажутся тут лишними.
Много таких заметок и в записных книжках Ильфа. Это не заготовки, не эскизы, а уже законченные миниатюры. И сама книга Ильфа меньше всего похожа на черновик, этюдник, набросок. Думаю, что тут сыграло роль то, что в отборе материала, в составлении и редактировании этой прекрасной книги принял участие очень близкий Ильфу человек, его бывший соавтор.
На материале записных книжек талантливой рукой составителя — М. Громова — сделана (лучшая на мой взгляд) книга Ю. К. Олеши «Ни дня без строчки».
Записные книжки ведут далеко не все писатели. Например, никогда не делал никаких записей, заготовок И. А. Бунин. Где-то я уже говорил, что не могу представить за ведением дневника или записной книжки моего друга и учителя С. Я. Маршака.
Сам я пользуюсь записными книжками с семнадцати лет, то есть теперь уже больше полустолетия. За эти годы у меня скопилось, как я недавно подсчитал (разумеется, весьма приблизительно), около двадцати тысяч заметок. Из них, вероятно, больше половины — выдержки из чужих книг. Остальное — то самое, о чем говорилось выше. Наблюдения. Зарисовки. Сюжеты. Путевые заметки.