Том 4. Повести, рассказы и очерки
Шрифт:
Так впервые появилась в Востоковской округе крамола, и с тех пор уже не удавалось извести оную, не взирая ни на какие Ухиных с Негодяевыми старания.
А воевода все скучает.
Ухины с Негодяевыми и рады: чем бы воеводу успокоить, они только и стараются что-нибудь нашептать да сфискалить. Даже друг дружку подсиживают. Приходит раз один Негодяев из мелких, подает воеводе листок ведомостей. Посмотрел воевода, прочитал. Ничего. Пожаров не было, трусу, мора или неприятельского нашествия бог миловал. Все хорошо. Воевода спрашивает:
— Что же тебе, малому Негодяеву, надо?
А тот ему пальцем осторожно показывает: наверху листка прописано: декабря 15-го числа.
— Ну так что?
— А то, ваше воеводство, что завтра проставят шестнадцатое. До нового-то году всего две недели… Каких же, ваше воеводство, еще календарей надо!
Вскипел воевода, позвал Негодяева-старшего…
— Это, — говорит, — что у тебя делается?
— Виноват, — говорит, — ваше воеводство… Вещь действительно опасная. Недосмотрел.
— То-то. Прекратить все ведомости! Не надо мне. А Негодяев-малый из-под руки уж тут.
— Дозвольте, — говорит, — слово молвить. Нельзя этого дела прекратить: народу много от этого кормится. А можно иначе. Дозвольте мне газетину издавать да жалованьишко положите. А прочих помаленьку сократим, не сразу.
— Ладно, — говорит воевода.
Вышли потом оба Негодяевы, большой да малый, вот большой и говорит малому:
— Подлец ты, Микишка, как есть. Как же ты это дело устроишь? Ведь и на твоих ведомостях все одно дни-месяцы ставить придется.
А малый Негодяев только ухмыляется.
— Для чего настоящее ставить? Можно какие-нибудь зряшные выдумать. А то назад считать. Нонче вот пятнадцатое, а завтра станет четырнадцатое. Послезавтра — и того меньше.
Посмотрел на него старший Негодяев, самому даже маленько страшно стало.
— Ну, — говорит, — Микишенька! Далеко пойдешь. Меня, старого Негодяева, перенегодяил!
А тот говорит: рады стараться.
Так и сделали. Стал Негодяев-малый ведомости выпускать. Вышел первый нумер, диву дались востоковцы: на газете-то вместо числа и месяца стоит «Мартобря 14», а назавтра уж 13 стало, да так назад и пошло. А прочим газетчикам внушение… Ну, известно, которые понятливее сами стали так же писать: мартобря, мол, так и мартобря. Только два брата Невинномыские с товарищи запечалились шибко: люди они были солидные, писали складно, первыми умниками по городу слыли. И уж бывало, когда пропечатают что-нибудь в своей газете, — то всегда аккуратно. И все им поэтому верили. А тут вот пиши невесть что, курам на смех. Собрались они скопом, написали о всех непорядках и пошли к воеводе. Только к воеводе их не допустили, потому воевода напугался: чего, говорят, этим бунтовщикам надо? И послал к ним Негодяева.
Вышел Негодяев к воротам, спрашивает вежливенько:
— Кто вы такие? Чего ради бунтуете?
— Мы, ваше здоровье, не бунтуем, мы есть Невинномыские, и в роду нашем с искони бунтовщиков не было. А пришли по своему делу к воеводе, потому что терпим крайнее утеснение.
— Какое, мол, утеснение?
— А такое, что училища расточили и не велят на ведомостях месяцы-числа ставить…
— Как, — говорит, — не велят? А это что? — И показывает им «Востоковские ведомости», на коих стоит ясно: мартобря 10 числа.
— Помилуйте, ваше здоровье, — завопили Невинномыские скопом, — нам эту срамоту делать невозможно, потому что мы люди солидные и всегда писали аккуратно…
— А не хотите, — говорит, — сами пеняйте на себя… Мы, — говорит, — крамолу терпеть не можем.
Пошли Невинномыские с товарищи от воеводского двора не солоно хлебавши. Толковали промежду себя, толковали, даже всплакнули малость. Которые, пожалуй, не прочь бы и послушаться: что же, мол, пропадать напрасно? Да старшие устыдили: когда, мол, это видано, чтобы Не-винномыские так осрамились. Когда уже нельзя нам верные числа ставить, выйдем вовсе без чисел!
Так и сделали: на следующий день в Востокове на одних ведомостях стояло мартобря 9-го. Читают обыватели и говорят: «Врешь, подлая душа, негодяевское отродье, сейчас мы верные месяц-число узнаем доподлинно». Кинулись газетину Невинномыских покупать, ан там — чисто! Никакого числа нету…
Запечалились востоковцы: календарей нет, а теперь вот и по газете числа не узнаешь. Стали Невинномыских корить: «Для чего дней настоящих не показываете: не умеете вы за правду пострадать». А те в ответ: «А много ли вы звездочету помогли, когда он правду сказал?»
А Негодяев тем временем воеводе нашептывает:
— Кабы, — говорит, — не я, Невинномыские хотели воеводский двор разорить, а тебя, воеводу, упразднить… Да я их усмирил. А теперь, погляди, чего делают, — ведомости без числа выпускают, чтобы все твое воеводино тиранство видели. Прикажи мне их до конца расточить.
Да воевода на ту пору обмяк. Заплакал только:
— Ладно, — говорит. — Вижу я, что они не хотят мне, воеводе, удовольствия сделать… Пущай! Когда-нибудь я им это попомню…
И пуще запечалился. Никто уж его веселым и не видывал. То запрется на воеводском дворе, на вышке, то опять невесть куда уедет. А и на люди выйдет — радости мало. В прежние, бывало, времена пойдет Устаревший по улицам, людишкам любо-весело, в городе радостно. С одним поговорит, у другого спросит, к иным даже в дома захаживал, детей крестил. А тут идет, кругом фискалы шныряют, на встречных как волки глядят.
Бывало, и в школы захаживал. Людишки тогда не больно к школам-то прилежали: на что, говорят, баловство это. Так Устаревший сам их журил, уму-разуму наставлял: «Учение, скажет, бывало, свет, а неучение тьма! Ученый, говорит, и себе больше достанет, и мне, воеводе, недоимку внесет…» А ноне сами востоковцы вникли, училищей понастроили, стали детей туда гонять. А Устаревший, — чем ему бы радоваться, — опять из-под бровей волком глядит:
— Ишь, — говорит, — прорвало их, стараются. Все подлецам календари Суворина читать хочется…
А газетчик Негодяев забрал такую силу, что даже Иудушка Ухин стал его бояться. Что Ухин с товарищи недослушает, недоглядит, то Негодяев в своей газете уже и пропечатал, а то еще такого прибавит, подлая душа, чего и не бывало.
Встали раз утром Невинномыские, глядят, — а люди от них сторонятся.
Взяли они негодяевские ведомости, а там вот что пропечатано: «Оные, говорит, ведомые воры и бунтовщики, питая в сердцах своих крамольные ожидания, составили в городе Востоке общество „любителей солнечного восхода“. Под видом якобы невинной любви к красотам природы, прикрываясь даже стремлением к прославлению творца, сии злые воеводы нашего ненавистники, прокрадываясь под покровом ночи к урочищу, именуемому Васькин Умет, и оттуда, глядя на солнечный восход, предаются неистовому радованию… Чему же оные радуются, и то, надо быть, хорошо известно братьям Ухиным. Но от оных примечается несмотрение, отчего воеводский интерес приходит к умалению, а город с округой — к конечной гибели».