Том 4. Повести, рассказы и очерки
Шрифт:
— Что такое? — Из толпы появился офицер в красной фуражке и останавливается перед городовым. Городовой становится на вытяжку и говорит:
— Скандалит, ваше благородие…
— Ничего не скандалит, — заступается кто-то из толпы. — Номер записал… Только и всего… Какой скандал? В своем праве.
— Чего говорить… Тоже и их когда-нибудь учить надо, полицию…
— Папирос взял… на шесть копеек, — продолжает городовой. — Не желает платить. При том, ваше благородие, выражает
Офицер, не говоря ни слова, поворачивается и уходит; его красная фуражка прорезается через толпу, настроение которой под влиянием объяснения городового опять изменяется.
— Глупо, — говорит кто-то, удаляясь.
— Верно, дурак!
— Дворя-ни-ин, октябрист!.. Велика птица.
— Что такое есть октябрист? Все равно обязан платить.
— Граф, не то граф… князь обязан платить… Коль скоро взял папирос на шесть копеек, плати шесть копеек. Гривенник с тебя не просят…
— Хоть будь князь, — все едино. Закон…
— Свобода свободой, а за папиросы все-таки плати… А то — в участок…
— Расступитесь, господа, нечего… — говорит городовой, к которому вполне вернулась его спокойная решительность. — С богом, трогай. Веди…
Он понижает голос для дворников и прибавляет:
— А ежели — что, поталкивай, ничего… Увидит, как номер писать… А где тут еще один шебаршил?.. Свидетель?.. И свидетеля туда же…
Он оглядывается и пронизывает толпу сурово испытующим взглядом. Господин в рыжем пальто малодушно прячется за моей спиной… Других заступников за протестанта тоже незаметно.
Дворники сразу налегают плечами, и вся группа двигается по панели, постепенно уменьшаясь. Дождь припускает сильнее, прохожие отстают или опережают, городовой отправляется на свой пост, улица принимает обычный вид скучного порядка.
Мне по пути, и я следую за группой, которая поворачивает на Бассейную… Теперь передо мной идут уже только дворники и молодой человек. Но вдруг сзади из темноты появляется господин в рыжем пальто. Захохотав, он догоняет арестованного и толкает его в бок. Тот быстро поворачивается.
— А, Митя, ты?
— Ну что, дурацкая нацыя! Волокут?
— Нич-чего не боюсь. Сбегай за пивом.
— Куда нести?
— Волоки прямо в участок…
— Не боишься?
— Нич-чего не боюсь… Коль скоро я октябрист… Ха-ха-ха… А другие где?.. Удрали?
— Ваня с Шипуновым… удрали, брат…
— Трусы, подлецы…
— Не верят…
— А ты веришь?
— Я за тобой, — видишь… Вот и господин видел. — И, отстав от товарища, он говорит мне, как уже знакомому:
— Видали, правда? А?.. Какую толпу собрал! И всегда этак, заметьте… Как двадцатое число… Шебаршит непременно… Веселая, скажу вам, натура…
— Вы бы удержали вашего товарища, — сказал я, — ведь это может кончиться неприятно. А он, кажется, служит.
— В казенной палате. Влетало уже сколько раз… Ну, теперь, знаете, ничего… Безопасно…
— Почему же?
— Так… Особое обстоятельство…
Он лукаво смотрит на меня и говорит с ласковой доверчивостью:
— Протекция… В участке кум околоточный сегодня дежурный… Понимаете: ха-ха… околоточный надзиратель!.. Свой человек. Посмеемся, пива выпьем, городовому еще зубы при нас же начистит… Только и всего… Что? Что такое? Постойте!..
— Ми-тя! — донесся спереди отчаянный вопль арестованного…
На углу происходила возня и суматоха. Дворники старались свернуть за угол, в Эртелев переулок, Яша отчаянно рвался у них из рук и звал на помощь. Мой собеседник подбежал к ним.
— Что такое? Куда вы?.. Ведите прямо… — говорил он как-то растерянно…
— Зачем прямо? — возражали дворники, в свою очередь удивленные. — Там часть, а тут пожалуйте, вон участок…
— Нет… Как сюда? Не хочу я сюда… Я хочу на Бассейную. Не имеете права…
— Мало ли чего вам захочется. Ежели бы вы на Знаменской наскандалили, или на Надеждинской, тогда бы вас на Бассейную свели… А с угла Литейной — сюда полагается.
— Да как же это? И совсем тут не было участка…
— Не было, а теперь есть… Пожалуйте, не стесняйтесь. Поддай, Семен, заворачивай, вот так… Пожалуйте… сюда… в калитку… Навались, Семен, руку-то отдерни… Ну, господи благослови… Пож-жа-а-луйте. Ух…
У тесной калитки образуется какой-то ком людских тел, потом все это проваливается во двор. На улице светит тусклый фонарь, и ветер поворачивает надпись на красном фоне: «Управление XX участка… Пожарный сигнал…»
Мой собеседник, который тоже было попал во двор, выскакивает оттуда, вытирая лицо платком. Он добросовестно пытался затруднить дворникам исполнение их обязанностей, рискуя разделить участь друга… Выскочив на улицу, он оглядывается с выражением разочарования и испуга и внимательно читает надпись на фонаре…
— Господи ты, боже мой, — говорил он таким тоном, как будто и этот фонарь, и эта надпись представляют какое-то сверхъестественное явление. — Когда же это?.. Каким образом?.. С каких пор? Вот ведь история…
— В чем дело? — спрашиваю я. — Ведь вы говорите — протекция.
— Ах, боже мой. Да ведь протекция-то, понимаете, не здесь, а на Бассейной. А здесь никакой протекции нет… Протокол… Пожалуй, еще бока намнут… Вот те и октябрист… Как вы думаете?