Том 4. Тихий Дон. Книга третья
Шрифт:
— Здорово живете, тетенька!
— Слава… слава богу, — нерешительно ответила Ильинична.
— Живая-здоровая?
— Живая, а уж про здоровье не спрашивай.
— Где же ваши казаки?
Мишка спешился, подошел к сараю.
— За Доном…
— Кадетов дожидаются?
— Мое дело бабье… Я в этих делах не знаю…
— А Евдокея Пантелевна дома?
— И она за Доном.
— Понесла их туда нелегкая! — Голос Мишки дрогнул, окреп в злобе. — Я вам, тетенька, так скажу: Григорий, ваш сынок — самый лютый для советской власти оказался враг. Перейдем мы на энту сторону — и ему первому шворку на шею наденем. А Пантелей Прокофич занапрасну убег. Старый и хромой человек, ему бы вся статья дома сидеть…
— Смерти дожидаться? — сурово спросила Ильинична и опять стала собирать в завеску щепки.
— Ну, до смерти ему далеко. Плетюганов
— Не время об этом гутарить!
— Нет, время! — Мишка нахмурился, упрямая складка легла у него промеж бровей. — Свататься не время, а гутарить об этом можно. И мне другую времю для этого не выбирать. Нынче я тут, а завтра меня, может, за Донец пошлют. Поэтому я вам делаю упреждению: Евдокею дуриком ни за кого не отдавайте, а то вам плохо будет. Уж ежли из моей части прийдет письмо, что я убитый, — тогда просватывайте, а зараз нельзя, потому что промеж нас с ней — любовь. Гостинцу я ей не привез, негде его взять, гостинца-то, а ежели вам что из буржуйского, купецкого имения надо, — говорите: зараз пойду и приволоку.
— Упаси бог! Сроду чужим не пользовались!
— Ну, это как хотите. Поклон от меня низкий передайте Евдокеи Пантелевне, ежели вы вперед меня ее увидите, а затем прощевайте и, пожалуйста, тетенька, не забудьте моих слов.
Ильинична, не отвечая, пошла в хату, а Мишка сел на коня, поехал к хуторскому плацу.
На ночь в хутор сошли с горы красноармейцы. Оживленные голоса их звучали по проулкам. Трое, направлявшиеся с ручным пулеметом в заставу к Дону, опросили Мишку, проверили документы. Против хатенки Семена Чугуна встретил еще четырех. Двое из них везли на фурманке овес, а двое — вместе с чахоточной женёнкой Чугуна — несли ножную машину и мешок с мукой.
Чугуниха узнала Мишку, поздоровалась.
— Чего это ты тянешь, тетка? — поинтересовался Мишка.
— А это мы женщину бедняцкого класса на хозяйство ставим: несем ей буржуйскую машину и муку, — бойкой скороговоркой ответил один из красноармейцев.
Мишка зажег подряд семь домов, принадлежавших отступившим за Донец купцам Мохову и Атепину-Цаце, попу Виссариону, благочинному отцу Панкратию и еще трем зажиточным казакам, и только тогда тронулся из хутора.
Выехал на бугор, повернул коня. Внизу, в Татарском, на фоне аспидно-черного неба искристым лисьим хвостом распушилось рыжее пламя. Огонь то вздымался так, что отблески его мережили текучую быстринку Дона, то ниспадал, клонился на запад, с жадностью пожирая строения.
С востока набегал легкий степной ветерок. Он раздувал пламя и далеко нес с пожарища черные, углисто сверкающие хлопья…
Комментарии
Над третьей книгой романа «Тихий Дон» М. А. Шолохов работал с 1928 по 1931 год. При создании ее писатель встретился с большими трудностями. Кроме сложности задач чисто художественного порядка, требовавших большого творческого напряжения, он столкнулся почти с полным отсутствием необходимых печатных материалов. Приступив к изображению Верхнедонского, так называемого «Вёшенского», белоказачьего восстания, Шолохов располагал лишь скупыми и немногочисленными сообщениями красноармейских газет и листовками. Весь остальной материал ему пришлось черпать главным образом из бесед с оставшимися в живых участниками изображаемых событий.
В конце мая 1930 года, во время встречи с ростовскими читателями, М. А. Шолохов, касаясь особенностей работы над третьей книгой, сказал: «Трудность еще в том, что в третьей книге я даю показ Вешенского восстания, еще не освещенного нигде» (журнал «На подъеме», 1930, № 6, стр. 172).
Впоследствии в первых публикациях третьей книги «Тихого Дона» (журнальная редакция — к главе LIX, книжная — к LVII) было следующее авторское примечание: «Характерно, что доподлинные размеры Верхнедонского восстания не установлены нашими историками, работающими по воссозданию истории гражданской войны, и до настоящего времени. Так, в очень обстоятельном и ценном труде Н. Какурина («Как сражалась революция», Госиздат, 1925, т. I) Верхнедонское восстание описывается так:
«Наиболее обширными и организованными движениями, притом с определенным контрреволюционным характером, в сфере красных фронтов в пределах Великороссии и Урала явились ижевско-воткинское восстание в августе 1918 года и восстание донских казаков в северной части Донской области в марте 1919 года в тылу Девятой армии нашего Южного фронта, как раз в тот период времени, когда обе стороны сосредоточили на этом фронте свое преимущественное внимание. В противоположность только что описанному восстанию (ижевско-воткинскому — М. Ш.), которое разразилось тогда, когда фронты обоих противников только еще обозначались, это восстание возникло в тылу, достаточно насыщенном войсками, и уже ясно определившегося фронта, в непосредственной от него близости и в момент развития решительных операций, почему его отрицательное влияние на ход этих операций оказалось гораздо существеннее и потребовало от красного командования затраты значительных сил и времени для борьбы с ним. Центром восстания явилась станица Вешенская; площадь, охваченная восстанием, занимала до 10 000 кв. км., простираясь от станицы Усть-Медведицкой до г. Богучара; число восставших казаков определялось в 15 000 человек при нескольких пулеметах. Вокруг этого главного ядра восстания возникло несколько второстепенных в районах Новохоперска, Бутурлиновки и др., носивших чисто дезертирский характер. Необходимость подавления восстания в кратчайший срок, пока оно не успело разъесть с тыла противостоящий белым армиям участок фронта, вынудило ослабить войска фронта выделением значительного количества сил. В течение апреля 8-я и 9-я Красные армии выделили для борьбы с повстанцами по одной экспедиционной дивизии, общим количеством до 14 000 бойцов с артиллерией и пулеметами. Эти силы раздробились по четырехсоткилометровому обводу восстания и действовали разрозненно. Так же, как и ижевское восстание, и это восстание первоначально носило эсеровскую окраску: повстанцы стремились сохранить власть советов, но без коммунистов. С назначением бывшего командарма 8-й т. Хвесина командующим всеми экспедиционными силами, действующими против повстанцев, подавление восстания пошло успешнее: в течение недели, с 24 по 1 июня 1919 г., восстание на правом берегу р. Дона было подавлено».
На самом же деле повстанцев было не 15 000 человек, а 30 000-35 000, причем вооружение их в апреле — мае составляло не «несколько пулеметов», а 25 орудий (из них 2 мортирки), около 100 пулеметов и по числу бойцов почти полное количество винтовок. Кроме этого, в конце раздела, посвященного характеристике Верхнедонского восстания, есть существенная неточность: оно (восстание) не было, как пишет т. Какурин, подавлено в мае, на правом берегу Дона. Красными экспедиционными войсками была очищена территория правобережья от повстанцев, а вооруженные повстанческие силы и все население отступили на левую сторону Дона. Над Доном, на протяжении двухсот верст, были прорыты траншеи, в которых позасели повстанцы, оборонявшиеся в течение двух недель, до Секретевского прорыва, до соединения с основными силами Донской армии (М. Ш.)». («Октябрь», 1932, № 7, стр. 11.)
Значительная часть верхнедонского казачества выступила против советской власти благодаря усиленной провокационно-подрывной деятельности кулаков и белогвардейцев, демагогическими речами о любви к родине обманувших народные массы. Впоследствии писатель следующими словами характеризовал вожаков и «деятелей» контрреволюционного лагеря на Дону: «Говорили о любви к родине и в годы гражданской войны. Говорили, в частности, и атаман Краснов и прочие подобные ему политические пройдохи, говорили и одновременно приглашали на донскую землю немецких оккупантов и потом так называемых «союзников» — англичан и французов. Говорили о любви к родине и одновременно торговали кровью казаков, обменивали ее на предметы вооружения для борьбы с советской властью, с русским народом. История проверяет людей на деле, а не на словах. История проверяет, в какой мере существует у человека любовь к родине, какая цена этой любви. Истинную любовь к отчизне кощунственно топтал Краснов и прочие продажные мерзавцы, вероломно обманывавшие трудящееся казачество и вовлекавшие его в гражданскую войну» (М. Шолохов, Речь перед избирателями. Сборник «Мастера искусств — депутаты Верховного Совета СССР», М. 1938, стр. 40).