Том 4. Торжество смерти. Новеллы
Шрифт:
— Боже мой! Боже мой!
Ей стало страшно оставаться наедине со своим планом. Она вдруг живо представила себе труп Христины Иорио, который понесли в тот день на носилках к дому ее матери: тело вздулось, как мех, а грязная тина засела в волосах, в углублении глаз, во рту и между пальцами посиневших ног…
— Боже мой! Боже мой!
Она вздрогнула, словно холодная суровая рука коснулась ее головы, дрожь пробежала по всем членам, ударила в голову, и ей показалось, что она видит, как в ее тело вонзается ланцет и отрывает кожу…
— Нет, нет, нет, — говорила она изменившимся голосом, как будто хотела оттолкнуть от себя что-то ужасное. Подошла к окну, выглянула на улицу,
Она долго оставалась в таком положении, пораженная зрелищем библейского пожара и стаей черных птичек. Слегка повернув голову, она увидела в тени комнаты странный свет: то было отражение золотого рога луны на одеждах Мадонны из Лорето и на развешенных по стенам медалях. Снова ужас охватил ее, она прижалась к подоконнику, еще больше высунулась из окна и стояла так, боясь шевельнуться. Как раз в это время начала подступать к ней вечерняя слабость, она стиснула отяжелевшую голову ладонями и закрыла глаза.
Ах!..
Вдруг в душе ее промелькнул слабый луч надежды. Да, да, как она забыла об этом?! Спаконэ, колдун, этот старик с длинной бородой, который совершает чудеса и исцеляет всякую немощь… Он часто разъезжает по окрестностям на маленьком белом муле, с двумя золотыми треугольными побрякушками в ушах, с целым рядом блестящих пуговиц, широких, как серебряные ложки без ручек. Множество женщин спешат ему навстречу, зовут его к себе в дом и благословляют его. Он исцеляет всякую болезнь известными травами, известными жидкостями, а то и просто таинственным мановением большого пальца или нашептыванием. Он должен иметь средство и против этого… да, да, должен иметь!
И Орсола снова увидела проблеск надежды, а слабость все подступала, подступала… Вот все предметы стали тонуть в сумерках, яркий день стал пропитываться пеплом приближающейся ночи, медленно и постепенно терять свой колорит. Какая-то ласточка прошмыгнула мимо окна, как летучая мышь, низко опустив голову. Вдруг дыхание лета пахнуло ей в лицо, заставило задрожать все вены и потрясло ее до глубины души.
Невольным и бессознательным движением она положила руки на живот и некоторое время держала их в таком положении. И в тайниках ее памяти пробудилось воспоминание об отдаленных днях выздоровления. Ах, тогда был март… великая сияющая улыбка природы… а над ее головой летали эти мягкие пушинки…
На следующее утро ей, благодаря хитрости, удалось уйти из дома, она вышла из города по новой Киэтской улице.
Спаконэ жил возле Сан-Рокко. Под сенью величественного друидского дуба он совершал свои чудеса и изрекал пророчества. Со всех окрестностей, на расстоянии двадцати миль в окружности, сбегались к нему, как к апостолу Провидения. Во время эпизоотий целые стада быков и лошадей собирались вокруг дуба, чтобы получить предохранительный талисман от болезни, следы лошадиных и бычьих копыт образовали как бы заколдованный круг на траве.
Когда Орсола вышла, на пескарской земле чередовались свет и тени. Облака быстро неслись от моря к горам, как обильно нагруженные водой караваны по Аравийской пустыне июньского неба. От прерывистых облаков отдельные полосы земли то погружались в тень, то ярко вспыхивали, и эти темно-синие движущиеся тени придавали полю сходство с архипелагом, среди которого плавали деревья и посевы. Пение птиц приветствовало созревание овса.
При первом же взгляде на эту панораму Орсола почувствовала необычное утешение, приволье полей, зелень, озаренная веселым светом, приятный запах воздуха, освежавшего все тело, — все это волновало ее кровь, и новая надежда при виде шири горизонта подкрепила ее. Гнетущая тоска уступила место двум чувствам: надежде на телесное спасение и страстному
Так, мало-помалу во время пути, благодаря стечению благоприятствующих обстоятельств, в воображении Орсолы создался род легенды. «Так как люди без воли Бога ничего не в силах сделать, значит, — думала она, — старик был посланником неба, освободителем души от телесной зависимости, расточающим небесные милости падшим на земле». Не высшая ли надежда внезапно осенила грешницу почти божественными знамениями неба? Разве не засиял в вышине голубь в Духов день перед взорами молящейся? Не было ли то сиянием благого обета?
И вот в святой день Тела Господня исполнился этот обет. Орсола, согретая радостью веры, шла по пыльной дороге, не обращая внимания на трудность пути. С боков белели кусты, по краям высились звенящие тополя, серебряная листва которых отражала переменчивый свет солнца. Навстречу ей шли попарно или по три в ряд крестьянки виллы дель Фуоко, курносые карлицы с приплюснутыми губами, негритянки с белой кожей. А над всем этим носились быстрые облака.
Орсола миновала мельницу, прошла виллу. Какая-то нервная энергия придавала особую силу ее ногам. Она чувствовала, как ветер порывисто ударяет ее в затылок, а в промежутках затишья слышала шелест тополей. Однако мелькание теней и пыль начали немного утомлять ее зрение, она разгорячилась от ходьбы, а жар ударил ей в голову. В конце концов ей стало не по себе, тогда, побежденная усталостью и жарой, она взобралась на косогор, куда манила ее группа масличных деревьев.
Мимо нее проехало несколько полуобнаженных цыган, с бронзовыми телами и блестящими амулетами на груди, они сидели верхом на своих рыжеватых осликах. Один из них понукал свое животное, колотя его ногами по брюху. У всех в руках были палки, а сбоку свешивались кожаные котомки. Они взглянули на укрывшуюся в тени оливковых деревьев женщину и, смеясь, стали перешептываться.
Орсолу испугали эти страшные глаза, и она, вся дрожа, стояла, пока группа не исчезла из виду. Уныние снова начинало овладевать ею, одиночество стало казаться ей страшным, тем более что в поле чувствовалось приближение дождя и почти зловещая тишина воцарилась в воздухе. Она присела на пень, ветер переменился и резко дул ей в лицо, охлаждая вспотевшее тело, померкшее солнце казалось отражением в отдаленных водах. У подножья олив колыхались бледно-желтые головки цветов.
Новое воспоминание как бы спустилось в душу женщины с вершины деревьев. В тот день церковь была полна благословенных пальм и благоуханий, и она, охваченная ужасом, шла сквозь толпу, опираясь на руку Марчелло… Едва Орсола сосредоточилась на этой картине, как память ее вновь ослабела, все смешалось в неясный сон. Глухие удары сердца и острые приступы тоски задерживали ее дыхание. Ощущение какой-то тупой сонливости теперь придавило ее мозг, как удар тяжелого молота. Она собрала последние силы, слегка отряхнулась и вышла на дорогу.