Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак
Шрифт:
— Тпру, почти приехали, — сказал господин Тоот. — Я, пожалуй, сойду. А вот и жандармы!
Действительно, на краю деревни, верхом на лошадях, их уже поджидали жандармы Есенка и Андраш Кажмари. Они стояли как раз в том месте, где дорога разветвлялась на две и одна из них шла в объезд деревни. Такая позиция была занята на тот случай, если б студентам пришла в голову озорная мысль миновать деревню и проехать прямиком в Патак. На другой же дороге, что шла через село, их ожидал сам гостеприимный хозяин.
Жандармы остановили бричку и, откозыряв студентам, сообщили, что его высокоблагородие господин барон шлет им привет и что он вот уже два дня с нетерпением ждет господ студентов в гости.
Горячо пожав руки молодым людям, господин Тоот сошел с повозки, а конные жандармы, словно конвойные, сопровождали бричку через всю деревню.
Жители села — женщины, девушки, маленькие ребятишки, — словом, все от мала до велика высыпали к воротам, как это случалось всегда, когда по селу проезжал экипаж, запряженный четверкой лошадей. Хозяин, оставшийся дома нарубить дров, или какой-нибудь дряхлый старичок, неспособный к более тяжелой работе и потому копавшийся на огороде, приветствовали проезжавших, помахивая своими засаленными шляпами.
В те времена крестьянин был еще раболепен, почитал господ и был убежден, что именно они дали ему кормилицу-мать — землю. Только позднее крестьянину растолковали, что это он кормит своим трудом помещика. Есть вещи, которых лучше не знать.
А в ту пору барин был в глазах крестьянина опекуном, защитником во всех его бедах. Когда, например, в том же Оласрёске меховщик Янош Урбаи узнал, что происходит из дворян, он сильно расстроился и даже написал прошение в комитатское управление, чтобы его оставили в крепостном сословии, так как без барина он прожить-де все равно не сможет.
Так что дворянское звание чего-либо стоит лишь при условии, если к нему прилагается еще выезд из четырех коней. Вот и сейчас жители Рёске кланялись четверке лошадей, а не тем, кто на ней ехал.
— Увидят нас под таким конвоем, — заметил граф Бутлер, — подумают еще, что мы арестованы.
Бернат хотел ответить что-то, но как раз в этот момент они приехали. Ворота замка Дёри со скрипом распахнулись; выбросив клуб дыма, торжественно выпалила мортира, а за ней и другая. Лошади с испугу взвились на дыбы.
— Бре-ке-ке, ребята! — приветствовал их барон, размахивая широкополой шляпой. — А я уж думал, что вы умерли.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Странные предзнаменования
Дёри встретил студентов с редким, даже вызывающим удивление гостеприимством, как старых долгожданных друзей; он обнял их по-родственному, так, что кости затрещали, и проводил в отведенные им комнаты. «Стряхните с себя дорожную пыль, — пошутил он, — хотя, впрочем, у нас никого нет — только мы вдвоем с дочерью». Однако Жиге показалось странным, что его отвели в другой флигель, — ведь гостей в доме не было и свободных комнат хватало в здании.
Поразило Жигу и отсутствие прислуги; дом выглядел пустынным и унылым — точь-в-точь заколдованный замок в сказках.
На террасе мелькали какие-то тени; у колонны потягивалась черная кошка, уставившись на студентов своими желтыми глазами. Со стороны кухни время от времени появлялись люди: вот на минутку вышла служанка с какой-то посудиной и что-то выплеснула; потом показалась голова поваренка в белом колпаке и тут же скрылась. Все это были новые лица.
Дёри предупредил своих гостей:
— Долго не прихорашиваться, сейчас же будем обедать.
Граф Янош попросил разрешения до обеда написать несколько строчек домой, чтобы успеть отправить письмецо с кучером, который поедет обратно, как только накормит лошадей.
— Уж не приключилась ли с вами какая беда в пути?
— Нет, просто так, вспомнил кое-что.
— Ну ладно, я пришлю письменные принадлежности, а пока что велю немного обождать с первым.
Новый гайдук принес на серебряном подносе бумагу, чернильницу и неочиненные гусиные перья, — по обычаю, перо должен был очинять сам гость своим собственным ножиком.
Этот новый гайдук, с хмурой и коварной физиономией, был, как видно, отменным плутом; в его маленьких глазках скрывались (правда, плохо) подлость и вероломство, да к тому же он еще и косил на один глаз. Рассеянная природа позабыла наделить его лбом, и рыжие волосы росли у него прямо от самых глаз. Этакого парня можно было бы повесить за одну только внешность.
— А разве прежнего гайдука уже нет здесь? — спросил Бутлер.
— Я вместо него, — ответил новый гайдук таким глухим, замогильным голосом, точно он шел откуда-то из-под земли.
Янош быстро набросал Пирошке несколько строк о своих чувствах и мыслях, о том, что всю дорогу колеса экипажа выстукивали: «Люблю тебя, люблю». «Сейчас мы уже приехали к Дёри, но много писать не могу, моя ненаглядная, так как торопят к обеду, а хотелось бы сказать так много… Ну, ничего, вечером, перед сном, напишу длинное-предлинное письмо».
Янош перечитал записку, и она не понравилась ему. Влюбленного всегда можно определить по тому, что он непременно считает себя плохим стилистом; у прочих смертных такого качества вы не найдете. Итак, он скомкал письмо, сунул его в карман, написал новое и поспешно отнес кучеру.
По пути, в одном из закоулков длинного коридора, он встретился с баронессой Маришкой. Она поздоровалась с ним и протянула руку: баронесса была бледна, взор ее потуплен, а рука холодна, как у мертвеца. Бутлер почувствовал, что рука ее дрожит.
— Значит, все-таки приехали, — вздохнула она и отвернулась.
Она показалась какой-то странной, словно гости были ей неприятны.
— Но ведь мы пообещали, а настоящий венгр всегда держит свое слово.
— И часто раскаивается в этом.