Том 4
Шрифт:
Александр, задумчиво слушавший скоморошью потеху, неожиданно вмешался:
— Все вы гости дорогие, скоморохи удалые, приехали из дальних стран, чтобы нас поздравить, веселой песней позабавить. Прекратите драку и спойте теперь лучше что-либо веселое, сердечное.
Старый раёшник обратился к девушке:
— Айда, девица-красавица, спой свадебную здравицу. Расскажи нам, кто ты есть такая, из далекого ли края? Из какого ты роду, отчего ты всем слаще меду?
Девушка выступила вперед, на середину площадки, и запела:
Сватался за Устеньку немецкийВсе скоморохи подхватили песню, ударяя в бубны:
Тюх-тюх-тюрюрюшеньки! Ай да Устенька-душенька! Думала-раздумала — немца прогнала, Удалого молодца из сказки пождала.Девушка продолжала:
Сватался за Устеньку татарский лютый хан, Сказывал-рассказывал богачество свое: Двадцать городов, да все без домов, Двадцать сундуков, полных рубленых голов. Думала-подумала: пойти ли за него? Умом пораскинула: не быть делу так!Скоморохи снова подхватили:
Тюх-тюх-тюрюрюшеньки! Ай да умница Устенька-душенька! Думала-раздумала — хана прогнала, Удалого молодца из сказки пождала.Девушка снова запела:
Сватался за Устеньку веселый скоморох, Сказывал-рассказывал богачество свое: Богачество свое — дудку да гудок! Думала-подумала: пойти ли за него? Умом пораскинула: быть делу так! Сыта ли, не сыта ли — всегда я весела. Пьяна ли, не пьяна ли — всегда я плясунья: Выйду ль за ворота, всяк честь отдает. Кто такова? — Скоморохова жена.Все скоморохи, взявшись за руки и лихо выделывая ногами трепака, пошли хороводом по кругу. Девушка плясала в середине. Загудели гудки и волынки, но весь скомороший показ должен был неожиданно прерваться: надвигавшаяся туча
Князь Александр подошел к плясавшей девушке:
— Ты ли это, Устя, Еремина дочка? Как же ты попала к этим удальцам?
Устя, опустив глаза, отвечала:
— Да, это я самая, что тебя в давнюю пору вызволила из лосиной западни. Поехала я раз с подружками на праздник в город. Увидела скоморохов. А мы, девушки, там хороводы водили и песни пели. Подошел ко мне один скоморох и говорит: «Слышал я, как ты поешь. Довольно тебе в лесу сидеть и с волками выть. Пойдем с нами, по крайности свет божий увидишь. Мы по всем городам бродим. Будешь мне помощницей и у нас запевалой». Подумала я, умом пораскинула и сказала: «Быть делу так!» В лес к отцу-батюшке я так больше и не вернулась, а за этого самого скомороха замуж пошла…
Князь снял с пальца изумрудный перстень, но, когда поднял глаза, чтобы передать его Усте, — ее и след простыл.
РАССКАЗЫ
«СТАРОГО ЗАКАСПИЙЦА»
КОЛОКОЛ ПУСТЫНИ
Между линией Среднеазиатской железной дороги и Хивой лежит громадная пустыня, степь, называемая Каракум (черные, то есть страшные, пески).
История рассказывает, что через пустыню некогда протекала Амударья, ныне впадающая в Аральское море. Действительно, через пустыню тянется, извиваясь, как бы русло реки, где в разных местах остались озера и лужи воды, настолько насыщенные солью, что ветви саксауловых деревьев, упавшие в воду, покрываются красивыми белыми кристаллами в палец толщиной, а встреченный мною труп верблюда был весь обвернут толстой соляной коркой.
Этим озерам в старом русле Амударьи, называемым Узбой и Унгуз, кочевые туркмены приписывают целебные свойства и купают в них больных чесоткой верблюдов.
Несколько лет назад я кочевал по Каракумам, возвращаясь в Ашхабад из Хивы, вдвоем с туркменом — старым Шах-Назар Ходжомом, в молодости, до завоевания Ахала, бывшим известным разбойником — аламанщиком, а теперь служившим бравым урядником туркменского иррегулярного дивизиона. Как знающий все тропы пустыни, он состоял моим проводником.
Мы ехали на легких ахальских жеребцах, имея запасным хивинского иноходца, навьюченного двумя бурдюками воды. На главных тропах между Ашхабадом и Хивой и Хивой и Геок-Тепе теоретически должны быть колодцы для караванов, но на практике эти колодцы обвалились и высохли, вода имеется только там, где кочующий с баранами туркмен или киргиз остановится на долгое время, сам углубит и расчистит колодец и поддерживает, пока ему нужно, воду в нем.
Поэтому приходилось всегда везти с собой воду, для себя и для наших лошадей.
По пустыне вьются едва заметные в песках тропы, проложенные с незапамятных времен проходившими караванами. Где почва глинистая — тропа глубокая и узкая, как желоб, оттиснутая верблюжьими лапами; где песчаная там ветром наносятся груды легкого песка, сметаются следы, и приходится ориентироваться по белеющим скелетам, священным деревцам с подвязанными цветными тряпочками и по верблюжьему и бараньему помету.