Том 5. Дживс и Вустер
Шрифт:
Нобби высказала надежду, что когда-нибудь найдется человек, который не остановится перед убийством Эдвина, и мы согласились, что, безусловно, к тому идет.
— А теперь, дорогая, — сказал Боко все тем же необъяснимо ликующим тоном, которым я, зная истинное положение дел, не мог не восхититься, — ты, должно быть, хочешь услышать, как прошел наш обед. Так вот. Он прошел очень хорошо.
— Милый!
— Да, прекрасно прошел. По-моему, начало положено замечательное.
— Ты был остроумен?
— Необыкновенно остроумен.
— И раскован?
— Даже более
— Ангел! — произнесла Нобби и быстро поцеловала его раз пятнадцать подряд.
— Да, — не остановился на этом Боко. — Мне кажется, на него подействовало. Трудно, конечно, утверждать, когда у человека такая непроницаемая физиономия, скрывающая всякие чувства, но, на мой взгляд, он начал смягчаться. Мы ведь и не ожидали, что он с первого же раза упадет мне на грудь, верно? Обед должен был только подготовить почву.
— А о чем вы разговаривали?
— Так, о том, о сем. Например о пауках, как я припоминаю.
— О пауках?
— Он вроде бы интересуется пауками.
— Вот уж не знала.
— Одна из тех сторон его натуры, которая, по-видимому, была для тебя закрыта. Ну, а после, поговорив о том, о сем, мы еще коснулись того-этого.
— А неловких пауз не было?
— Я не заметил ни одной. Наоборот, он, как говорится, болтал вовсю, особенно под конец.
— Ты сказал ему, какую уйму денег ты зарабатываешь?
— О да, я затронул это.
— Надеюсь, ты объяснил ему, что ты серьезный, целеустремленный молодой человек и доходы твои не могут упасть? Это его больше всего беспокоит. Он опасается, что ты вспыхнешь и прогоришь без следа.
— Как «Укромный уголок»?
— Понимаешь, в молодости, еще только начиная свой пароходный бизнес, дядя Перси вращался в Лондоне в довольно разгульных компаниях и был знаком со многими писателями, которые время от времени получали порядочный куш, но растрачивали все за несколько дней и потом жили в долг. Мой папочка принадлежал к их числу.
Это было для меня новостью. Я и представить себе не мог, что дядя Перси когда-то в молодости вращался в разгульных компаниях. Я вообще не представлял себе, что он когда-то был молодым. Обычное дело: если у старикана усы щеточкой, солидный, доходный бизнес и повадка медведя, поднятого в разгар зимней спячки, никто не интересуется его прошлым и не задается вопросом, может, и он когда-то кутил на всю катушку?
— Этот вопрос мы затронули одним из первых, — ответил Боко. — Я подчеркнул, что современный писатель — это упорный и неутомимый труженик. Его прежде всего интересуют деньги, и добывая, он их откладывает.
— Ну, это должно было ему понравиться.
— Еще бы.
— Так, значит, все хорошо?
— Замечательно.
— Теперь дело за Берти.
— Да, будущее зависит от него.
— Он уговорит дядю, и…
— Нет, я не совсем то имел в виду. Боюсь, тут ты немного отстала от стремнин и водоворотов последних событий. Берти едва ли стоит заступаться за нас перед дядей. Его имя смешано с грязью.
— Смешано с грязью?
— Да. Я верно выражаюсь, Берти?
Я вынужден был признать, что он выразился более или менее верно.
— Дядя
— Что же с нами будет? — спросила Нобби дрогнувшим голосом.
Боко, подбадривая, похлопал ее по плечу.
— С нами все будет хорошо. Не беспокойся понапрасну. — Но ведь если Берти не может замолвит за нас слово…
— Ты упускаешь из виду, какая у него многогранная натура. Он без труда может пролезть в окно буфетной. Этим он нам и поможет. Я много думал, и мне пришла в голову великолепная мысль. Что, если, сказал я себе, я спасу дом твоего дяди от ночного грабителя? Тогда почтенный родич убедится, что я человек достойный. И вымолвит: «Клянусь душой, отличный малый этот Фитлуорт!» Правильно я говорю?
— Пожалуй.
— У тебя какой-то неуверенный голос.
— Просто я подумала, что едва ли это когда-нибудь случится. В Стипл-Бампли уже лет двести не было грабежей. Сыр на днях на это жаловался. Для молодого честолюбивого полисмена, он говорил, тут не открывается никаких перспектив.
— Ну, это можно будет устроить.
— То есть как это?
— Организовать грабеж со взломом. Он произойдет в «Бампли-Холле» сегодня же ночью. Об этом позаботится Берти.
Тут возможно было лишь одно замечание, и я его сделал.
— Минуточку! — воскликнул я.
— Не перебивай, Берти, — укоризненно произнес Боко. — От помех разбегаются мысли. Сейчас объясню в двух словах, какой план я разработал. На рассвете мы с Берти пробираемся в усадьбу. Останавливаемся под окном буфетной. Он разбивает стекло. Я поднимаю тревогу. Он исчезает…
Это был в его плане первый пункт, который, на мой взгляд, заслуживал одобрения. Я сказал:
— А-а.
— … а я остаюсь и принимаю восторги и рукоплескания присутствующих. По-моему, дело беспроигрышное. Солидный домовладелец уорплесдоновского типа очень не любит, чтобы в дом, которым он владеет, вламывались посторонние, человеку, который пресечет в зародыше такую попытку, он обязательно распахнет объятия. И еще до начала дня, по моим расчетам, я получу от него обещание, что он будет танцевать на нашей свадьбе.
— Дорогой! Как чудесно!
Это воскликнула Нобби, а не я. Я же стоял, закусив губу, в нескрываемой тревоге. Мне следовало помнить, говорил я себе, что пьеса, которую написал Боко, принадлежит к криминально-приключенческому жанру, естественно, что и план, родившийся в его отравленном сознании, будет в том же духе.
Ведь если постоянно думаешь про то, как раздаются вопли в ночи, и гаснет свет, и человеческие руки высовываются прямо из стены, и все бегают по дому, крича: «Призрак приближается!», — само собой, в минуту опасности ничто другое и в голову не придет. Я тут же, не сходя с места, решил, что отвечу решительным «нет». То есть Бертрам Вустер всегда рад оказать дружескую поддержку грезам юной любви, однако всему есть границы, и притом очень четко прочерченные.