Том 5. Дживс и Вустер
Шрифт:
Я был рад тому, что Дживс временно покинул стол переговоров, в его присутствии мне бы нипочем не выразить всего, что у меня накипело на душе в связи с Мадлен Бассет. Он, естественно, знает всю ситуацию, и я знаю, что он знает, но мы с ним на эти темы не разговариваем. Ведь это означало бы порочить имя женщины. А Вустеры не порочат имена женщин. И Дживсы, кстати сказать, тоже.
— Разве Китекэт не говорил тебе обо мне и Мадлен Бассет?
— Ни слова.
— Ну, хорошо, я тебе расскажу, почему я взбегаю на стенки, — согласился я. И рассказал.
Для тех читателей, кто ловил каждое мое слово в предыдущих
Началось все в «Бринкли-Корте», это дом моей тети Далии в Вустершире, мы с Гасси и с этой проклятущей Бассет гостили там прошлым летом. И получилось так, как часто описывают в книгах: кавалер А. любит девицу, но не решается изложить ей свои чувства, и кавалер Б., исключительно по доброте душевной, вызывается пробить для него путь к ее сердцу несколькими удачно подобранными вступительными словами — и упускает из виду, горемыка безмозглый, что тем самым подставит собственную шею и потом не оберется неприятностей. Гасси-то даже сильно под мухой не способен выдавить из себя необходимого предисловия, и я возьми да и брякни, что, мол, пусть он предоставит это мне.
И вот однажды в сумерки я выманил его предмет на свежий воздух и что-то такое ей наплел, что, мол, в «Бринкли-Корте» есть сердце, которое изнывает от любви к ней. Не успел дух перевести, как она уже лопочет мне в ответ, что, конечно, она догадалась о моих чувствах, девушки такие вещи всегда знают, не правда ли, и ей ужасно, ужасно жаль, но это невозможно, она уже положила глаз на Гасси. Но, продолжает она — и именно в этих ее словах затаилась опасность, которая грозит мне по сей день, — если когда-нибудь она увидит, что Гасси — не тот безупречный и необыкновенный человек, каким она его считает, тогда она даст ему отставку и осчастливит меня.
С тех пор, как я уже рассказывал в другом месте, бывали моменты, когда все висело на волоске, особенно, например, был случай, когда Гасси, раскочегарившись, точно утюг, раздавал призы выпускникам неполной средней школы в Маркет-Снодсбери. Бассет тогда вычеркнула его кандидатуру, хотя впоследствии и смилостивилась, но можно не сомневаться, вычеркнет теперь опять, если узнает, что человек, которого она считала самым чистым и возвышенным идеалистом изо всех мужчин, получил срок за то, что влез с ногами в фонтан на Трафальгарской площади. Ничто так не расхолаживает романтическую барышню, как известие, что ее нареченный угодил на две недели в каталажку.
Все это я объяснил Тараторке, и она сказала, что да, теперь ей понятно, в чем дело.
— Еще бы не понятно. У меня не останется ни одного шанса на спасение. Стоит вестям о случившемся достичь ушей Бассет, и результат будет однозначный. Гасси получит пинок под зад, а согбенная фигура, которая под звуки органа, подбадриваемая возгласами обнаживших головы зрителей, поплетется бок о бок с нею по проходу между скамьями к алтарю, будет не кто иной, как Бертрам Уилберфорс Вустер.
— Я не знала, что ты еще и Уилберфорс.
Я объяснил, что, за исключением остроэмоциональных моментов, это обстоятельство обычно замалчивается.
— Но, Берти, почему
Характерная ошибка, в которую часто впадают те, кто не знаком с Мадлен Бассет лично и судят об этом выдающемся чудовище по фотографии. В ее наружной оболочке действительно ни к чему не придерешься. Глаза большие, блестящие, черты лица тонкие, волосы, нос, зубы, уши — все на уровне, а то и выше среднестатистического стандарта. Посмотришь на карточку — красотка да и только, хоть на стенку прикалывай.
Но тут есть одна деталь, и очень существенная.
— Ты спрашиваешь, почему я не хочу поплестись бок о бок с нею к алтарю? — горько произнес я. — Я объясню тебе. Потому что с виду она, может быть, как ты говоришь, и вполне ничего, а на самом деле — самая невыносимая, слезливая, сентиментальная дурища, которая считает, что звезды на небе — это Божьи цветочки и что когда феи икают, родятся детки. Она квашня и слюнтяйка, ее любимые книжки — про Кристофера Робина и Винни-Пуха. Наверно, нагляднее всего будет, если я скажу, что она — идеальная пара для Гасси Финк-Ноттла.
— С мистером Финк-Ноттлом я незнакома.
— Тогда поверь тому, кто его хорошо знает. Тараторка задумалась. Было очевидно, что до нее начала доходить серьезность положения.
— Ты считаешь, что стоит ей узнать, и ты попался?
— Точно и бесспорно. И ничего не смогу сделать. Если девушка думает, что ты ее любишь, и она приходит и говорит, что расплевалась со своим женихом и теперь готова ударить по рукам с тобой, что тебе остается, кроме как жениться? Надо же быть вежливым.
— М-да. Понятно. Положение сложное. А как бы так устроить, чтобы она не узнала? Получив известие, что он не приехал в «Деверил-Холл», она, конечно, захочет навести справки?
— И справившись, неизбежно обнаружит страшную правду. Так что у нас остается только Дживс.
— Думаешь, он сумеет помочь?
— Дживс никогда не подводит. У него голова 14-го размера, он ест рыбу тоннами и шествует, непостижимый, и чудеса творит. [55] Вон он идет, и видишь, какой у него жутко умный вид? Ну, Дживс? Нашли выход?
— Да, сэр, но…
— Ага, что я говорил? — обратился я к Тараторке. Но потом умолк и нахмурил брови. — Кажется, вы сказали «но», Дживс? При чем тут «но»?
55
…шествует, непостижимый, и чудеса творит» — часто цитируемая строка из стихотворения английского поэта Уильяма Купера (1731–1800) «Олнейские гимны».
— При том, сэр, что я испытываю некоторые сомнения, одобрите ли вы этот выход, услышав, в чем его суть.
— Был бы выход, а до сути мне дела мало.
— Так вот, сэр, чтобы избегнуть расспросов, которые, естественно, воспоследуют, если мистера Финк-Ноттла не окажется в «Деверил-Холле», необходимо, чтобы вместо него приехал его временный двойник и представился мистером Финк-Ноттлом.
Я отшатнулся.
— Вы что, предлагаете, чтобы я явился в этот лепрозорий под именем Гасси Финк-Ноттла?