Том 5. Литургия мне
Шрифт:
Лисипп. Узнаю, узнаю тебя, великая богиня! Хотя ты и обличие старой рабыни приняла, но узнаю тебя, дивная, из морской пены рожденная Афродита, небесная очаровательница.
Афродита. Чуждый мне облик я приняла, — но ты, милый отрок, исполнил мою волю, хотя и рабынею тебе возвещенную.
Лисипп. Хвалят меня за мои изваяния и в Филаке, и далече окрест — но еще ни разу не удавалось мне вылепить такой прекрасной статуи, как эта, и так искусно ее раскрасить. Окончил я утешный мой труд — и сам ужаснулся сходству ее с моим милым Протесилаем. И ныне понял я, дивная
Афродита. Так, милый отрок, — человек творит, но только боги чаруют.
Лисипп. Говорят в Филаке, что твоим гневом поражен царь.
Афродита. Первые брачные ласки, святые объятия, он прервал, — и навлек на себя мой гнев.
Лисипп. А ныне, богиня, что же ты замыслила? Уже умер царь, — или и царицу новою казнью ты хочешь поразить чарами этого дивного изображения?
Афродита. Не мщение и не награду замыслила я. Мы, боги, иные знаем вожделения, недоступные смертным, и высокие ставим себе цели, выше человека, выше бога, в ту область, где царит верховная Ананке-Айса. Воздвигну умершего, над смертию вознесу чары мои, обаянием моим расторгну плен Протесилая и власть незримого бога.
Лисипп. Он, друг мой, великою упоенный любовию, ныне покоится во владениях тихого Загрея.
Афродита. Расторгну, расторгну я узы смерти. Мною движутся миры.
Лисипп. Богиня, говорят старцы, что миры не ты движешь, великая движет их мать Мойр, державная Ананке.
Афродита. Смешно, когда отроки судят и рядят о богах. Я — любовь, я — роковая, я — Афродита-Мойра. Безрадостно и пустынно томился древний Хаос, и не было ничего в мире явлений, и вечные тосковали матери в довременной своей могиле, скованные ледяным сном. Но в холодном сердце Хаоса, которому дают мудрецы имя Логоса, возникла Я. И, умирая, умер бессильный, истлела безумно-искаженная личина, и проснулись вечные, и зажглись неисчислимые молнии изволений и устремлении. И все, что было в творчестве божеском и человеческом, все из Моего изникло святого лона, все мною рождено, все во Мне только дышит, все устремляется Мною и ко Мне. Только Я, только Я, — люби Меня, милый юноша, — в каждом земном прельщении открывай Мои черты, в каждом очаровании сладостной жизни узнавай Мой зов. Люби Меня.
Лаодамия выходит из мрака, объявшего ее ложе, и тихим голосом говорит.
Лаодамия. Ты пришел, Лисипп? Я ждала тебя. Нисса, уйди.
Афродита опять принимает образ старухи. Что-то бормочет и уходит.
Лаодамия. Лисипп, говорят в Филаке, что ты и мертвые черты делаешь живыми, чародей ты, милый ваятель! О, если бы ты взял меня, как воск, как мягкий воск, и из воска, из мягкого воска изваял бы Иную!
Лисипп. Царица, — тебе невольный дар принес я ныне. Для себя лепил я статую, — но дивная, движущая мирами, повелела мне отдать ее тебе.
Снимает покров со статуи — и видно изображение Протесилая, дивно изваянное из воска и раскрашенное искусно. Лаодамия молча смотрит. Заплакала.
Лисипп. Лаодамия, ты плачешь?
Лаодамия.
Лисипп. Страшно! Как странно!
Лаодамия. Если он так похож, — о Лисипп, что же он не молвит слова? А если он заговорит?
Лисипп. Оставлю тебе твоего Протесилая, а сам уйду. Утешься, царица, смотри на милые черты.
Лисипп уходит.
Лаодамия. Увы, слабые руки человека, бессильное искусство земного творца! Этот воск — милый дар, так страшно похожий на моего Протесилая. Но у моего Протесилая сладкая речь, — ты, милый кумир, молчишь. У моего Протесилая пламенный взор, а ты, милый кумир, глядишь и не видишь. Не видишь, не слышишь. А может быть! О безумная надежда! Умолить, умолить незримого бога ты, милый кумир, помоги мне. Или я безумна? Или благим ко мне демоном внушена мне надежда, и неложные чары в тебе, о милый дар мудрых пчел?
Входит Афродита в образе старухи. Лаодамия принимает ее за Ниссу.
Лаодамия. Подойди ко мне, посмотри на этот милый кумир.
Афродита. Это — Протесилай.
Лаодамия. Из воска вылепил его Лисипп. Смотри, как искусно он вылепил этот милый кумир.
Афродита. Для всех — воск, для тебя — утешительный дар, твой Протесилай. Долгие ночи он будет твой. И насладишься, насладишься ласками и негой. Долгие ночи он будет в твоих объятиях, как живой, и как живого ты будешь ласкать его.
Лаодамия. Воск растает.
Афродита. И с воском, в блаженном восторге забвения, истает твое тело, и непорочная Психея придет в объятия Небесного Жениха.
Лаодамия. В мире мертвых, в царстве Аида Протесилай.
Афродита. В царстве Аида только тень Протесилая, — а он, светлокудрый, правит путь в небесах, и светлые навстречу ему, и Ты.
Лаодамия. Утешительна, утешительна твоя сладкая речь. За Ниссу приняла я тебя, — но горьки тихие речи моей Ниссы, а твоя речь — Гиметский мед, и дар твой — милый воск, — а кто же ты?
Афродита. Мирами владеющая, первая из верховных Мойр, тебя, Лаодамия, обрекла я на великий восторг любви, побеждающей Смерть. Сожгу тебя, сожгу в блаженном пламени страдания и Любви.
Лаодамия. Вся душа моя в этом воске. И душа моя — твоя, Протесилай.
Сцена закрывается завесою ночного мрака.
Действие третье
Сад перед чертогом Лаодамии. Вечереет. Входит Акаст. Останавливается у порога.
Акаст.Приди ко мне, Лаодамия, выслушай утешные мои слова.
Выходит Лаодамия, в одежде печальной и бедной, босая. Лицо ее бледно, она истомлена горем и страстью, на губах ее странная улыбка, и глаза ее смотрят, словно не видят предметов.
Акаст.Милая дочь моя, Лаодамия, да будет краткою твоя скорбь. Настало время тебе утешиться, а мне опять на тебя радоваться. Вот, пришел я возвестить тебе великую радость.