Том 5. Следопыт или На берегах Онтарио
Шрифт:
— Ну, Джаспер, слышал ты, как она поет? Разве у них не сладкие, очаровывающие голоса? — продолжал Следопыт, снова рассмеявшись, но на этот раз, — как всегда, весело и непринужденно. — Похоже, что природа создала их, чтобы они радовали наш слух, когда музыка в лесу умолкает. Но нам нужно до чего-то договориться, понимаете, нужно! Я снова спрашиваю вас, Мэйбл: знали бы вы, что Джаспер вас любит не меньше, чем я люблю, а может быть, и больше, хоть это вряд ли возможно; что в своих снах он видит ваше лицо отраженным в струях этого озера; что всю ночь напролет он говорит с вами или о вас; что все прекрасное для него похоже на Мэйбл Дунхем, как и все доброе и благородное; что он уверен, будто не знал счастья до встречи с вами; что он готов целовать землю, по которой вы ступали, и забывает все радости своего призвания, чтобы думать о вас, любоваться вашей красотой, слышать ваш голос, — согласились бы вы тогда выйти за меня замуж?
Мэйбл не могла ответить на этот вопрос, даже если бы хотела. Хотя ее лицо было закрыто руками, в просветы между пальцами виден был яркий румянец, такой горячий, что жар его, казалось, передавался и пальцам. И все же она не выдержала: на один короткий миг растерявшаяся девушка украдкой подняла глаза на Джаспера, чтобы убедиться, верно ли то, что говорит Следопыт, и тут же снова спрятала лицо, точно желая навсегда скрыть его от мира.
— Хорошенько подумайте, Мэйбл, — продолжал Следопыт, — это не шутка — взять в мужья человека, когда все твои мысли и мечты принадлежат другому. Мы с Джаспером обсудили это дело откровенно, как старые друзья. Хоть я и знал, что мы на многое в жизни смотрим почти одинаково, мне и в голову не приходило, что и тут наши взгляды полностью совпали, как это выяснилось, когда мы открылись друг другу насчет вас. Джаспер сказал мне, что вы очаровали его с первого же взгляда; что лучшей девушки он никогда не встречал; что ваш голос звучит в его ушах, как журчание воды; что, глядя на паруса, он представляет себе ваше платье, развевающееся на ветру; что ваш смех снится ему ночью; что он не раз вскакивал с постели — все ему казалось, что кто-то хочет похитить вас с "Резвого", где вы будто бы поселились. Мало того, парень не утаил от меня, что он часто плачет, думая о том, что вы будете принадлежать другому.
— Джаспер!
— Все это святая правда, Мэйбл, и надо, чтобы вы это знали. А теперь встаньте и выберите между нами. Я и в самом деле верю, что Пресная Вода любит вас не меньше, чем я люблю. Он, правда, уверяет, что любит больше, но я этого не допускаю, так как считаю невозможным. И все же я признаю, что мальчик предан вам всей душой, и, значит, он имеет право, чтобы его выслушали. Сержант оставил меня вашим защитником, а не тираном. Я обещал ему быть вам отцом, а не только мужем, а ведь, думается, никакой любящий отец не откажет дочери в праве выбора. Встаньте же, Мэйбл, и выскажите вашу волю так же свободно, как если бы я был сам сержант. Ведь главное для меня — ваше счастье.
Отняв руки от лица, Мэйбл встала и повернулась к обоим своим рыцарям. Лихорадочный румянец на ее щеках говорил не столько о девичьей стыдливости, сколько о крайнем напряжении всех ее чувств.
— Чего вы от меня хотите, Следопыт? — спросила она. — Разве не обещала я бедному батюшке повиноваться вам во всем?
— Ну, так слушайте, чего я хочу. Вот я стою перед вами, простой лесовик, как есть неуч, а ведь тоже не без тщеславия и, скажем прямо, не по заслугам, но я постараюсь разобраться в этом деле по всей справедливости. Перво-наперво, в рассуждении того, кто вас больше любит, тут, по-моему, наши шансы равны: хоть Джаспер и уверяет, что его чувство сильнее, с этим я не могу согласиться, потому что считаю невозможным, а иначе я бы честно и откровенно признал его преимущество. Так что в этом смысле оба мы перед вами, Мэйбл, на равных правах. А теперь, если начать с меня, как со старшего, я сначала сошлюсь на то, что говорит в мою пользу, а потом скажу и о недостатках. Как охотник, я во всех местах расположения наших войск не имею себе равного. Если бы в доме у нас оказалась вдруг нехватка в оленине или медвежатине, не говоря уж о птице или рыбе, это произошло бы скорее по причинам, зависящим от самой природы, проще сказать — по воле провидения, чем по моей вине. Словом, мне кажется, женщина со мной не терпела бы голода. Но я невежда, дикарь. Правда, я объясняюсь на нескольких языках, какие бы они ни были, зато не шибко правильно говорю на родном языке. Кроме того, я много старше вас, Мэйбл, и то, что я долгие годы был товарищем вашего отца, должно быть, не бог весть какая заслуга в ваших глазах. Хотелось бы мне также быть немного покрасивее; но все мы таковы, какими создала нас природа, и самое последнее дело для человека — горевать о своей наружности, разве только в особых случаях. А ежели взять все вместе, Мэйбл, — возраст, наружность, образование и привычки, — совесть мне подсказывает, что я вам не пара, проще сказать — я вас не стою! И я бы, ни минуты не думая, отказался от всех надежд, кабы что-то не тянуло меня за сердце, с чем я просто не в силах совладать!
— Следопыт! Благородный, великодушный Следопыт! — воскликнула наша героиня и, схватив его руку, поцеловала ее с каким-то благоговейным чувством. — Вы не цените себя по заслугам! И вы забываете моего бедного батюшку и свое обещание. Мало же вы меня знаете!
— А теперь Джаспер, — продолжал Следопыт, не сдаваясь на уверения молодой девушки и не позволяя отвлечь себя от своей мысли. — Он другое дело. Что до того, чтобы кормить жену и любить ее, тут наши шансы равны, я знаю его как степенного, заботливого парня и работягу. К тому же он с образованием, знает по-французски, много читает и даже те самые книги, какие, я догадываюсь, нравятся и вам, — он вас всегда поймет, чего я, к сожалению, не могу сказать про себя.
— Ну и что же? — нетерпеливо воскликнула Мэйбл — Зачем сейчас об этом толковать? Да и вообще, к чему все эти разговоры?
— А кроме того, парень так речисто выражает свои мысли, что я нипочем с ним не сравнюсь. Коли есть кто на свете, о ком я способен говорить убедительно и красноречиво, так это вы, Мэйбл, а ведь стоит вспомнить наш последний с ним разговор, тут Джаспер не только заткнул меня за пояс, а, можно сказать, совсем пристыдил. Он рассказал мне, как вы просты душою, какое у вас доброе, отзывчивое сердце и как вы презираете мелкое тщеславие: вы легко могли бы выйти за офицера — это он так говорил, — но для вас главное — чувство, и вы предпочтете последовать голосу сердца, чем даже стать полковницей. Он говорил много такого, что согрело мне душу, и про то, что вы красивы и меньше всего думаете о своей красоте, и что ваши движения такие естественные и грациозные, что напоминают резвящуюся лань, хоть вы сами того не подозреваете, и какие у вас верные и разумные взгляды, и какое доброе, великодушное сердце…
— Джаспер! — воскликнула Мэйбл, уступив наконец своему чувству, которое прорвалось с неодолимой силой, точно долго сдерживаемый речной поток, и упала в объятия молодого человека, плача, как ребенок и с беспомощностью ребенка. — Джаспер, Джаспер, почему вы это от меня таили?
Ответ Пресной Воды прозвучал невразумительно, как, впрочем, и весь их последующий бессвязный диалог. Но язык чувства нетруден для понимания. Час пролетел для влюбленных, как минута обычной жизни: и, когда Мэйбл, очнувшись, вспомнила о существовании остального мира, ее дядюшка в величайшем нетерпении мерил шагами палубу "Резвого", удивляясь, почему это Джаспер зевает, когда ветер такой благоприятный. Но первая мысль Мэйбл была о том, кого сделанное ею открытие своих истинных чувств касалось самым непосредственным образом.
— О Джаспер, — воскликнула она голосом приговоренной к смерти, — а как же Следопыт?
Пресная Вода вздрогнул — не от малодушного страха, а от мучительного сознания, что он причинил другу непоправимое горе; в растерянности огляделся он по сторонам, не понимая, куда тот скрылся. Следопыт вовремя исчез, выказав чуткость и деликатность, которые сделали бы честь даже искушенному в учтивости придворному. Несколько минут влюбленные молча ждали его возвращения, не зная, что делать в столь трудных и необычных обстоятельствах. Наконец они увидели своего друга. Он возвращался медленно, с задумчивым и даже удрученным видом.
— Теперь я знаю, Джаспер, что ты разумел, говоря, что можно понимать друг друга без единого слова, — сказал Следопыт, остановившись перед поваленным деревом, на котором сидела юная пара. — Да, теперь я понимаю. И увлекательный же это, должно быть, разговор, когда ведешь его с такой девушкой, как Мэйбл Дунхем. Эх, дети, дети! Говорил я сержанту, что я ей не пара, — такой невежественный старый дикарь, как я, — так нет же, он этого и слышать не хотел.
Джаспер и Мэйбл сидели, как осужденные, словно наши прародители в "Потерянном раю" Мильтона [74] , когда содеянный грех впервые свинцовой тяжестью лег им на душу. Никто из них не решался пошевелиться, а не то что заговорить, оба они в эту минуту готовы были отречься от обретенного счастья, только бы вернуть Другу утраченный душевный покой. Джаспер был бледен как смерть, тогда как на щеках Мэйбл девичья скромность зажгла такой пожар, какого не бывало, даже когда она была жизнерадостна и беспечна. Счастье разделенной любви придало ее лицу какую-то особенную нежность и мягкость, и она была удивительно хороша. Следопыт уставился на нее с нескрываемым восхищением, а потом залился долгим ликующим смехом — так смеется наивный дикарь, выражая свой восторг. Но он сразу же осекся, вспомнив с болью, что эта прелестная юная девушка навсегда для него потеряна. По крайней мере с минуту бедняга не мог прийти в себя. Наконец, овладев собой, он сказал с достоинством и даже с какой-то торжественной важностью:
74
Мильтон (1608—1674) – знаменитый английский поэт, автор поэм на библейские темы – "Потерянный рай" и "Возвращенный рай".
— Я всегда знал, Мэйбл Дунхем, что каждому дано свое, но я забыл, что мне не дано нравиться молодым, красивым и образованным девушкам. Надеюсь, эта ошибка не такой уж большой грех, а если и да, что ж — я достаточно за него наказан! Нет, Мэйбл, я знаю, что вы хотите сказать, — не говорите, не нужное я чувствую это, как будто слышал своими ушами. Этот час нелегко мне дался, Мэйбл. Да, нелегко, мой мальчик!
— Час! — эхом откликнулась Мэйбл, не веря своим ушам; предательский румянец разлился по ее щекам до самых висков. — Неужто целый час прошел, Следопыт?