Том 6. Для радости нужны двое
Шрифт:
Доктор Франсуа уселся в то самое кресло, где утром сидел кади, Мария умостилась напротив, и потекла привычная для них беседа учителя и ученицы.
– Мари, я знаю о туарегах не все, но больше, чем любой другой европеец в Тунизии, и теперь, когда мы вступаем с ними в родство, я хотел бы обрисовать уклад их жизни, нравы, обычаи и ответить на ваши вопросы, если смогу.
Доктор Франсуа сказал: «Мы вступаем в родство», – и Мария почувствовала себя менее одинокой.
– Туареги говорят на языке тамашек. Это диалект берберо-ливийского языка. Язык туарегов насчитывает тысячелетия – у Плиния и Птолемея встречается много туарегских слов. Вместе с туарегами язык этот гуляет на просторах Северной Африки, всей Центральной и Западной Сахары. Это тысячи квадратных километров, сотни тысяч. Из всех наречий берберского языка только язык туарегов не поддался влиянию арабского. А значит, туареги – единый и сильный народ. Безлюдные гигантские пространства, на которых обитают туареги,
– У них есть своя письменность?
– Понимаете, Мари, здесь такая же загадка, как с латинскими словами. Точно известно, что у берберов была своя письменность. На скалах Северной Африки до сих пор можно увидеть ее знаки, но они уже непонятны берберским племенам… кроме туарегов. Алфавит из двадцати четырех знаков называется у туарегов «тифинаг», и они пользуются им по сей день. Это черточки, точки, кружочки, треугольники, прямоугольники и всевозможные их сочетания. Пишут туареги без знаков препинания, слова не разделяют между собой. Особенно хорошо владеют тифинагом туарегские женщины, но и мужчины тоже знают его. Вообще женщины у туарегов более образованны. Удивительно то, что у туарегов нет письменных памятников. Получается, что они пользуются письменностью только для обмена краткими посланиями, чем-то вроде телеграмм. А пишут они на скалах или на земле выкладывают свои записки из камней. И все-таки знание тифинага не потеряно туарегами за последние две тысячи лет. Устное творчество высоко почитается в племени. Каждый старается что-нибудь сочинить. Их этому учат с детства. О каждой победе, удачном набеге, ограблении богатого каравана или захвате рабов туареги обязательно по горячим следам слагают стихи и поют их в сопровождении амзада, однострунной скрипки, сделанной из тыквы и обтянутой кожей. Играют на амзаде девушки и женщины, они учатся этому искусству с младых ногтей. Это для них так же важно, как быть красивыми, а туарегские женщины славятся своей красотой по всей Сахаре. Когда битва проиграна или разбой не удался, возвращаясь домой, туареги горестно вздыхают: «Амзада не будет». Для того чтобы послушать игру какой-нибудь искусницы, туарег может пройти сотню километров до соседней стоянки. Говорят, что туареги жестоки и даже кровожадны, но они также и простодушны, и открыты, и добры к своим рабам, и поэтичны в высшей степени…
– Мне сказала Ульяна, что у туарега может быть только одна жена, а как же гарем, для которого меня ловили?
– У туарегов матриархат, и женщина стоит очень высоко. Когда арабы упрекают туарегов, что они слишком балуют своих жен и дочерей, те отвечают: «Никто не посмел бы поступить по-другому, иначе ни одна женщина не захочет даже смотреть в нашу сторону». А что касается гарема, я понимаю, Мари, почему вы спрашиваете… Да, будучи холостым, Иса мог при его богатстве баловаться гаремом, но не с туарегскими женщинами, а только с рабынями… Когда им это удобно, туареги становятся как бы мусульманами…
– Как это все интересно! – слегка устало сказала Мария. – А что же свадьба? Это ведь ритуал…
– Сейчас дойдем и до свадьбы. У туарегов защитником прав ребенка всегда является старший брат матери – дядя по материнской линии…
– А, теперь мне понятно, почему Уля сказала, что вы будете ее дядей.
– Я буду дядей! – просиял доктор Франсуа. – Я буду хорошим дядей, не сомневайтесь, Мари. А вы будете моей младшей сестрой.
– Я согласна. Почту за честь. – Мария не кривила душой. Доктор Франсуа был одним из тех, кого она действительно глубоко уважала, кем восхищалась и кого считала важным человеком в своей жизни.
– Если мужчины туареги ходят с закрытыми лицами, то лица женщин всегда открыты. Туарегские женщины самые свободные во всей Африке, у них много привилегий. Например, в браке муж обязан содержать жену, а имущество жены не может быть использовано, оно должно только прирастать и навсегда является ее неотъемлемой личной собственностью. Девственность совсем необязательна для невесты, туареги не придают ей никакого значения, а рождение детей не связывают с любовными утехами. Получается, что они как бы верят в непорочное зачатие. По исполнении шестнадцати лет девушки и юноши получают право посещать ахаль – своего рода вечеринки с обязательными играми, шутками, песнями, а затем и с уединением приглянувшихся друг другу партнеров. Туарегские женщины обычно не выходят замуж раньше двадцати лет, а мужчины не женятся раньше тридцати. Если женщина выходит замуж впервые, то первый год совместной жизни молодожены обязаны прожить на стоянке невесты – ее родители должны
– Значит, через неделю Уля уедет?
– Да. Но свадьба играется на нашей территории. Скоро для принца Исы и Ули поставят невдалеке от вашего дома брачную палатку – обычную черную туарегскую палатку, такую, какая бывает у самых бедных: так подчеркивается равенство всех туарегов перед судьбой. И, как у русских говорят, что браки совершаются на небесах, у туарегов создание семьи считается отмеченным высшей силой. Вот почему устанавливают простую черную палатку, а брачное ложе устраивают на возвышении из песка и покрывают простыми верблюжьими одеялами. Когда в палатку входит жених, там его уже дожидается дряхлая старуха. Она сидит на брачном ложе, играет на амзаде и тихо поет песню о том, что жизнь коротка и ночь коротка, но сладко идти с караваном, а еще слаще совершить хороший набег на соседей, угнать много чужого скота, пленить много рабов, но все это ничего не стоит по сравнению с криком новорожденного. Это тема – каждая старуха поет ее своими словами и на свой лад. Прикинувшись невестой, старуха должна обмануть злых духов и унести все дурное с собой, очистив брачную палатку для долгой радостной жизни. Когда раздадутся звуки тамбуринов и в сопровождении женщин к палатке подойдет невеста, дряхлая старуха ускользнет, приоткрыв полог с черного хода.
Жених встречает невесту, – продолжал доктор Франсуа, – но тут я загораживаю ему дорогу и говорю: «Ауид ирратимен!» [37] Жених вынимает из складок одежды заранее приготовленные новые сандалии и дарит их мне. Только тогда я, дядя невесты, разрешаю ей и ему войти в брачную палатку.
Все произошло именно так, как рассказывал доктор Франсуа. На восьмой день невеста на белом верблюде и в сопровождении большой свиты уехала на стоянку жениха, в пустыню, где шли обычные в это время года сильные дожди и вода бушевала в руслах вади, которые еще совсем недавно были сухими и безжизненными.
37
Подари мне свои сандалии! (туарегск.).
А черная палатка осталась стоять в полукилометре от виллы господина Хаджибека. По туарегским приметам, чем дольше простоит без присмотра одинокая палатка, тем крепче будет семья.
По законам туарегов молодая жена не имеет права навещать своих родителей. Она может вернуться к ним только в случае смерти мужа или развода. В свою очередь, родители и ближайшие родственники жены могут навестить ее в первый раз не раньше, чем через полгода после свадьбы. Все эти условности настолько отдалили Марию от Ули, что ей казалось, будто Уля не сама уехала на белом верблюде, а ее увезли силой. Но, как ни хотелось «спасти» сестренку, делать было нечего и приходилось довольствоваться теми сведениями, что узнавали через своих лазутчиков Фатима и доктор Франсуа. Говорили, что Уля с успехом овладевает туарегским, что одевается она, точь-в-точь как женщины племени, что ей очень удается игра на амзаде; передавали также, что родители Исы довольны невесткой, а сам молодой муж все время проводит в пустыне и еще ни разу не был в городе, говорит: «Жена не пускает».
Умом Мария радовалась за сестренку, а в душе было такое чувство, будто бежала она, бежала, рвалась к какой-то осмысленной цели и вдруг на полном ходу уткнулась в ватную стену, податливую, но непреодолимую.
Дни напролет вертелась Мария по делам реконструкции портов и строительства тунизийских дорог, приезжала на виллу Хаджибека ближе к полуночи, падала в постель и засыпала почти мгновенно, чтобы через шесть часов вскочить по будильнику. Работа стала для нее единственным лекарством от одиночества. Конечно, Мария понимала, что она не Робинзон Крузо, а Уля ей не Пятница, но от этого понимания легче не становилось. Легче стало ей только в храме Александра Невского в Бизерте. Недавно сооруженный, кстати сказать, не без попечения Марии Александровны Мерзловской, храм был еще не намолен, и, словно стараясь восполнить пробел, люди молились в нем горячо, истово. Вместе с иконами на стенах церкви висели российский триколор и Андреевский флаг. Храм был построен на пожертвования русской колонии в Тунизии в память об умерших матросах, офицерах и адмиралах последней Императорской эскадры.
Среди молящихся соотечественников в таинственном полумраке храма, глядя на золотые язычки возженных свечей, вдыхая запахи ладана, воска и свечного нагара, Мария вдруг почувствовала себя так, словно она спала тяжелым, мучительным сном, а мама притронулась к ее плечу, разбудила и сказала: «Маруся, очнись. Надо жить дальше. Уныние – тяжкий грех».
Мария поставила свечки за упокой папа, во здравие мамы, Сашеньки, Ули, и на душе ее посветлело, сердца коснулась благодать. И когда она вышла из теплого сумрака церкви под промозглый ветер и косой дождь, жизнь больше не казалась ей конченной, загнанной в тупик, как порожние вагоны.