Том 6. Письма
Шрифт:
— А новая гвардия?
— Будет! Надо договориться впрок.
— Значит, имажинистов отметаешь, Сережа?
— С чего ты взял?
<…>Есенин для „Вольнодумца“ договорился с Грузиновым о статье; Н. Эрдман подберет отрывок из пьесы; Р. Ивнев заявил, что о „Вольнодумце“ знает, не верит в то, что журнал будет, но, если нужно, даст новые стихи; Шершеневич удивился, почему Сережа сам ему не позвонил, — или забыл номер телефона <…>
Одиннадцатого апреля <1924 г.> я пошел к трем часам в Клуб поэтов (Тверская, 18) <…>Войдя в клуб, я увидел за столиком Есенина. <…> Есенин спрашивает, что мне ответили <…> имажинисты. Когда я дохожу до Шершеневича, он говорит:
— Я лучше ему напишу!
Я протягиваю
Вечером я прочитал по телефону эту записку Шершеневичу.
— Передай Сереже, — сказал Вадим, — напишу статью — все вольнодумцы облизнутся. А за стихами можно в любой день прислать! <…>
Почему же Есенин, принявшийся с таким усердием за организацию „Вольнодумца“, не довел это дело до конца? <…> В 1924–1925 годах у Сергея было время самой плодотворной творческой работы. Он сам говорил:
— Наступила моя пора Болдинской осени!» (Восп.-65, с. 255, 257–258, 259–260, 263–265).
Были и другие причины (см. п. 167 и коммент. к нему).
155. Устроителям вечера поэзии в зале Лассаля. 14 апреля 1924 г. (с. 166). — Есенин 6 (1980), с. 145 (с ошибочной датой).
Печатается по автографу (ИРЛИ).
Датируется по содержанию в сопоставлении с текстом афиши вечера Есенина 14 апр. 1924 г. в зале Лассаля (Ленинград; см. наст. изд., т. 7, кн. 2), а также в сопоставлении слов из есенинского письма («… я на Николаевской, кабачок слева внизу») с письмом И. С. Морщинера от 18 нояб. 1966 г., адресованным В. Г. Белоусову: «У Иоффе<…> был знакомый парень — эстонец, антрепренер чемпионата французской борьбы. <…>И вот этот антрепренер, — к сожалению, я забыл его фамилию, — предложил нам устроить в Петрограде вечер стихов Есенина. <…> Составили предварительную смету, сочли расходы на билеты в Петроград и обратно, на оплату зала, афиши, билетов, на гостиницу для нас и для Есенина. <…>
Наступила весна. Евсей Давыдович <Иоффе> снова выехал в командировку в Петроград, там он встретился с нашим антрепренером и дал ему денег. <…>
Стемнело, близился вечер, на подступах к залу <Лассаля> появились традиционные фигуры, атакующие прохожих вопросами: „Нет ли лишнего билетика?“ А Есенина в гостинице нет. <…> Вдруг — стук в дверь. Коридорный от швейцара вручает мне маленький клочок бумаги, говорит, что прибежал какой-то мальчишка, просил передать мне. Читаю. Характерным есенинским почерком написано: „Я во второй, вверх к вокзалу“. Стараюсь понять. Наконец меня осенило: речь идет о пивной или столовой. Бросаюсь по Невскому, захожу во все пивные и рестораны. Увы! Нигде поэта нет. Наконец, в каком-то ресторане вижу за столом большую компанию и среди них Есенина. Бросаюсь к столу и взволнованно, даже не поздоровавшись, выкрикиваю:
— Сергей Александрович! Пора! Зал полон… мы уже опаздываем!
Это было преувеличением, до начала оставалось еще минут сорок, если не больше.
Есенин хладнокровно отвечает:
— Приду. Не беспокойтесь. Все будет в порядке» (Письма, 524–525).
156. Г. А. Бениславской. 15 апреля 1924 г. (с. 166). — Есенин 5 (1962), с. 174–175.
Печатается по фотокопии автографа (ИМЛИ).
Датируется с учетом пометы на письме рукой неустановленного лица: «15/IV-24». Содержанию письма эта помета не противоречит.
Простите, что пишу на такой бумаге. Нет лучше. — Письмо написано на листах бумаги, вырванных из конторской книги.
Никакой Крым и знать не желаю. — Бениславская и Вардин хлопотали об отправке Есенина на лечение в Крым.
… по-растоплюевски. — От фамилии персонажа трилогии А. В. Сухово-Кобылина — пьес «Свадьба Кречинского» (1852–1854), «Дело» (1856–1861) и «Смерть Тарелкина» (1869) — Расплюева, «беззастенчивого негодяя и циника, имя которого…
… приезжайте и привезите мне большой чемодан или пошлите с ним Приблудного или Риту. — Бениславская в Ленинград не приезжала. «Большой чемодан» (или «сундук»), удалось отправить 27 апр. 1925 г. в 00 ч. 30 м. Бениславская писала Есенину 26 апр. 1925 г.: «…через полчаса придет Рита, мы едем на вокзал отправлять Ваш сундук. Едет знакомый Жени <Е. И. Лившиц>, мы сдадим по его билету в багаж. <…>
Посылаю вещей немного. Что не хватает — купите. В сундуке образец (вернее, Ваш старый) ботинок — закажите себе в Петербурге.
Да, в крахмальном воротничке две запонки для манжет — не забудьте. <…>
Я не писала, т. к. со дня на день ждала отъезда Сахарова — хотела с ним передать и переслать сундук, но он позвонил нам за 40 минут до отхода поезда — было уже поздно» (Письма, 238). Кроме этого письма, Бениславская написала на вокзале открытку, на которой было две подписи — ее и М. И. Лившиц: «Черт бы побрал этот сундук, вся Москва любовалась на нас (меня и Риту), важно восседавших на сундуке…» (Письма, 239).
Спустя два дня в письме от 28 апр. Бениславская еще раз описала отправку сундука: «А сундук Ваш мы отправляли замечательно весело, он такой большой, что нас незаметно было из-за него» (Письма, 240). Рита (М. И. Лившиц) в этот же день также отправила Есенину письмо, в котором напомнила: «Подтвердите получение багажной квитанции. Вы, наверное, не обратили внимания, какой хороший парень заносил Вам то письмо?» (Письма, 240).
О вручении Есенину писем от 28 апр. 1924 г. сообщил 2 мая из Ленинграда сестрам Е. И. и М. И. Лившиц М. А. Гецов, который встретился с поэтом на Гагаринской улице в квартире А. М. Сахарова: «Хотел раньше с Сахаровым поговорить, но в первой же комнате наткнулся на Есенина. Я сразу узнал его, отдал письмо. Он очень любезно усадил меня в кресло, а сам наскоро пробежал глазами все ваши письма. Пока Сергей Александрович читал, я все время следил за ним, и чем больше я на него глядел, тем светлее становилось у меня на душе. Есть такие люди, которые держат себя как будто бы очень сдержанно, даже официально с людьми незнакомыми, но вдруг в обиходной фразе вежливого разговора у них проскользнет такая сердечная нотка, что ледок растает, и сразу начинаешь чувствовать себя легко и просто. Так было со мной. Есенин встретил меня очень вежливо, но с тем холодком, который сквозит в речах человека, который совсем не расположен переходить за границу делового разговора. Но через минуту уж он так открыто и сердечно улыбнулся мне, что я почувствовал себя так, как если б я был с ним знаком целую вечность <…> Куда там богемная манерность, кабачковый стиль, — чудесный, простой, сердечный человек. <…> Из разговора с Есениным я ничего не выяснил. Он сообщил мне только, что багаж получен, просил кланяться вам и обещал написать» (Письма, 337–338). Письма Есенина весны 1924 г. сестрам Лившиц неизвестны. Письмо поэта Г. Бениславской (п. 158) написано после 2 мая 1924 г.
Вечер ~ Меня чуть не разорвали. — Речь идет об успешном выступлении поэта на литературном вечере 14 апр. 1924 г. в зале Лассаля (Ленинград) — см. п. 152 и коммент. к нему. И. С. Морщинер (И. Романовский) так вспоминал о том, что произошло по окончании этого вечера: «Минут через десять мы вместе с Есениным вышли через служебный вход. Стоило нам лишь приотворить дверь и показаться на пороге, как нас встретил оглушительный шум и визг. У служебного выхода поджидала Есенина толпа восторженных слушателей, главным образом девиц. Они дружно ринулись на поэта, подняли его на руки и понесли. <…> Вот так донесли на руках Есенина до гостиницы. Поклонники хотели внести его в номер, но швейцар и служащие гостиницы заставили их разойтись» (Хроника, 2, 123–124).