Том 6. Рассказы, очерки. Железный поток
Шрифт:
Старик (ревет). Цыц! Всю шею изломаю!
Старуха. Ну, бей!.. На, бей за сноху!.. (Горько плачет.) Сына нету, заступиться некому, так за сношеньку, старый…
Марьяна. Будя вам, батюшка. Всем горько. Разве сердцу закажешь!
Входит Ивлевна, тетка Марьяны, толстая, неуклюжая, красный нос картошкой; вздувшаяся щека подвязана платком, и концы его как заячьи уши, торчат сверху.
Ивлевна.
Марьяна молча кивает головой.
Старуха (вытирает слезы). Всю жисть поедом заел меня. Не чаю и смерти дождаться.
Ивлевна. Я как у панов жила, тоже вот убивалась по сыну. Так исделали гроб, огромаднейший гроб, железный, сносу ему нету. А в него – серебряный, а в него – золотой, а в него – алмазный, а в него – упокойничка. И поставили ему, чтоб веселей лежать до штрашного суда…
Старуха (вбежавшей Луше). Телят-то посмотри.
Луша. Без вас знаю. (Убегает.)
Ивлевна. Штоб веселей лежал до штрашного суда, машинку поставили. И таково-то она искусственно играет. (Поет фальшивым голосом.) «Во са-аду ли, в о-го-ро-де…»
Старик. Будя боталом-то ботать, свихнешь.
Ивлевна. Я как у панов жила, меня дюже уважали за красоту. Даже поп-батюшка, пошла к ему на исповедь, накрыл епитрахилью и говорит: «Много, говорит, за тобой грехов, ну, отпущается тебе, раба божья, безо всякого, как ты не виновата, што бог наградил тебя красотой».
Где-то далеко-далеко слышится, приближаясь и нарастая, «Интернационал» духового оркестра. Вместе с тем нарастает ровно отбиваемый гул шагов. В избу вскакивает с перепуганным лицом Луша.
Луша (задыхаясь, кричит). И чево вы сидите! И чево вы думаете: рыжие идут, всех без края резать будут!
Старик. Каки рыжи?
Луша. Ффу-у, да с ружжами да с пушками!..
Старик. Красные, што ль?
Луша. Фу, да все одно, у них и бород-то нету. Всех обкровенят, не помилуют, всех под один нож. Там народ кричит…
За окном на улице – глухой топот бегущих; бабьи, мужские голоса, плач ребят.
Голоса:
– Гони лошадей!..
– Эй, бабу мою не видали ль?
– Анютка, куды ты провалилась?
– Иде дети?..
– Бей тревогу на колокольне!
Понемногу все стихает.
Ивлевна. Молодые аль старые идуть-то? Побечь посмотреть… (Уходит.)
Старуха. Господи Исусе!..
Старик (в тревоге). Слышь, старуха, за божницей деньги которые бери, да гоните скотину в лес, в бурелом, в Черную балку. А я запрягу кобылу, лошадей погоню. Одежонку какую ни то вяжите в узел. (Подымает половицу.)
Луша (мечется, всхлипывает, срывает с гвоздей, со стены одежду, кидает на разостланный на полу полог). Господи, чево такое будет… Жисти своей молодой решусь…
Старуха (лазит за божницей, всхлипывает). Царица небесная, мати пресвятая богородица… Старик, с подполья-то не трожь деньги, целей будут.
Старик. А как избу запалят, все пропадет.
Старуха (ищет за божницей). Да иде они, деньги-то?.. Заступница пречистая и преподобная мати!.. Лушка, это ты, стерва… сохрани и помилуй!.. смыла их?.. сохрани (вытаскивает сверток с деньгами) и помилуй нас… Вот они! Али лампадочку вздуть, може окаянные хочь святых икон побоятся…
Марьяна (помогая Луше увязывать узел с одеждой, спокойно). Чево им резать-то православных? Чать, живые люди?
Луша, Марьяна, старуха тащат огромный сундук к двери.
Старуха (плачет). Родный ты мой старик, скорей. Жили мы с тобой душа в душу тридцать лет. Соломинки обиды от тебе не слыхала… Мати пресвятая богородица, никак они?! (Мелкой часто крестится вужасе.)
Луша (с плачем всплескивает руками). Пришли!..
За окнами глухо и ровно отбивают шаг проходящие роты. Дружно несется «Интернационал» оркестра. Оркестр уходит дальше и постепенно замирает. Слышна команда: «Рота, стой!.. Вольно!..» Слышны голоса красноармейцев, шутки, смех.
Голоса красноармейцев:
– Эй, Ванька, беги в обоз, табачку возьми.
– Товарищ, дай прикурнуть.
– Что за деревня: одни куры ходят, армейцев, народу не видать.
– В бане весь…
– Парится…
Слышны переливы гармошки. В избу входит красноармеец Павел, отделенный; худой, скулы выдались, молодой, некрасивый, славные глаза.
Павел (оглядываясь). Доброго здоровья, хозяева!
Те молчат.
Ну, вот тут троим можно. Сколько вас в избе? Что это у вас за базар? Что же как воды в рот набрали? Сколько вас в избе, спрашиваю?
Старик, до половины вылезший из-под пола, так и застыл.