Том 7 (доп). Это было
Шрифт:
– Да позвольте же, господа!.. Но обратимся к игре.
Объявил игру профессор Милюков. Он – человек серьезный, ученый, сдал карты отчетливо и, признав партнеров достойными, объявил:
– Большой без козырей!
Козырей, правда, у него не было.
Винт, как известно, игра глубокомысленная и тонкая, – отнюдь не азартная, – и требует великой осторожности. Винт – игра самая, так сказать, благородно-демократическая… Как вспомнишь… – Господи! – весь-то третий элемент и все-то либералы играли в винт, и все статистики земские, и даже акушерки, и фельдшера, не говоря уж о профессорах! Ибо в винте было… как бы сказать… что-то такое подмывающее…
Повел Милюков игру с достоинством. И будь у него партнеры цивилизованные, быть может, и договорились бы до шлема… ну, показали бы, например, хоть какого-нибудь завалящего червонного валета или там хотя бы «фальшивые хлопоты» хлапа виневого, как говорится; ну, ловко намекнули бы на «передачу», умело бы застраховали от неожиданностей… Но… партнеры заявили откровенно, что винтить не умеют, а уж коли на то пошло, так и сами не прочь хотя бы на пиках объявить, и хоть на руках у них чистый хлюст, но за себя постоять могут. А Ахмед Цаликов решительно заявил, что может играть самостоятельно, и пусть у него только двойка, а ее он и на чужой шлем не променяет!
И все-таки шлем игрался, и объявитель остался без… тринадцати!
Случаи – никогда не случавшийся. Разве только в рассказе Леонида Андреева.
Впрочем… винта никакого и не было, а все партнеры сразу закозыряли (хоть и без козырей!) и так игру спутали, что со стороны казалось: не то они в свои козыри, не то – в дурачки играют.
Как ни пытался объявитель шлема доказывать, что без козырей нельзя в свои козыри играть, и что винт – игра благородная и демократическая, контрпартнеры подваливали пятками и еще кулаком пристукивали:
– Своих учи!
Наговорили неприятностей (не по адресу объявителя), вспоминали, как их прабабушки хорошо в пьяницы играли, и объявляли, что теперь и сами они хотят играть, как равные, и сами объявят шлемы не хуже безкозырного, и будут играть в собственном своем доме – вот тогда и пожалуйте! – и хотя бы с самими англичанами. А Ахмед Цаликов даже на скалу свою приглашал играть, под семизвездный фдаг, развевающийся над саклей.
Но оставим эту веселую и печальную игру. О ней и говорить бы не стоило, если бы через нее не проглядывало кое-что очень знаменательное.
Первое, – это нужно отметить, – в пражском выступлении Милюков как бы вскрыл будущие возможности.
Трезвый политик, он говорил с достоинством и показал, что родное-кровное и для него вовсе не звук пустой – о, да будет! – и что он не только историк и политик, который не может отказаться от прав, родине его историей данных, но и человек русской крови, и будет твердо держаться за величавую целину России, политую русской кровью. И хоть и давал он слишком узкий и суховатый объем живому понятию национального (к уяснению этого понятия, нашего, мы вернемся), он все же оказался и национальным политиком, и русским человеком. Это, конечно, знаменательно.
Одно бы я сделал замечание.
Не преждевременно ли сговариваться и обещать? От чьего имени? Не слишком ли много на себя взято, когда обещаешь без хозяина? Не презрение ли это – к хозяину-народу? Без козырей в руках играть нельзя козырной, а объявлять бескозырной, когда и онеров не имеется… Да и партнеры… Нельзя же играть с господами, которые не умеют даже держать карты – не говоря уже о козырях – и если и подваливали они пятками, то и то только
Но самое-то важное – другое.
В этой смешной игре не было главного игрока, он где-то там, но он имеет бесспорное право знать, не за его ли счет опять ведется игра. Хоть и «на мелок», правда, – но не за его ли счет?
Играть в винт, хоть и демократическая, говорят, игра – не все умеют, а многие и не любят: уж слишком сложна игра. У главного игрока, за счет которого пробовали играть, есть свои игры, и он – будет время – придет со своими картами. Он, например, хорошо умеет – и когда-то очень любил – поигрывать «в короли». Он знает правила сей игры, которую раньше игрывал, быть может, не совсем удачно.
В этой игре, как известно, играют роль не коронки и не онеры, а король, принц, солдат и мужик. И «король» никогда не довольствуется только своим почетом («король царствует, но не управляет!»): в русской игре «король» должен принимать близко к сердцу униженных и обиженных – мужика и солдата – и, борясь против принца, на место короля метящего, покровительствует «малым сим» и часто выводит мужика или даже того хуже в достоинство солдата, а солдата-в принцы. Бывает в этой игре, что король может и проиграться, и мужик, если того достоин, может выйти и в короли. И будет осыпан благоволением достойного. В этой игре мужик и солдат вместе с королем частенько сшибают принца. Эта игра почему-то всегда была приятна русской душе, – игра братства и милости. Не русский ли демократизм это?
Соберутся, бывало, за широким столом на кухне. Выйдет кучер Михайла в короли, хлопнет мужика-дворника по спине:
– Не горюй, Сеня… я, гляди, тебя в принцы произведу!
И производил. Можете прочитать в истории.
Эта игра веселая и начистоту. Игра – в открытую. Это игра удачи, терпения и сметки. Сильный король думает не о принце-враге, а подыскивает себе друга-советника в мужике и солдате. Вот эту-то игру, быть может, и вспомнит главный, отсутствующий. Он-то и будет договариваться полноправно. Он предложит свою игру. Быть может и «на свои козыри» предложит, кто козыри на руках имеет. Но предложит тем только, кто может поставить ставку. Очень возможно, что игра будет и «по носам». Но это будет игра уж начистоту, на силу и уменье – и на счастье! Придет время – и в винт обучится, и уж коли объявит большой без козырей, так с партнером надежным и настоящим, который не будет на бабушек ссылаться, а – или поддержит или скажет пас. И будет эта игра – в открытую.
(Русская газета. 1924. 10 мая. № 16. С. 2)
Христос Воскресе!
Все еще он звучит, этот животворящий возглас – Христос Воскресе! В смутное наше время – как бы напоминает нам: не забывайте о Свете в хаосе дней!
Дни наши – черные. Народы на распутье. Чувствуется тревога всюду – куда идем? Ждут перемен и потрясений. Падает сила права, бесстыдство уже не прячется под маской. Узнали мы много-много; повидали, можно сказать, историю: цену международной нравственности знаем, «братство народов» знаем… – чего только мы не знаем! Глушат нас шумы. Слышим ли еще в ушах этот внешумный возглас – Христос Воскресе? Жив ли в нас тонкий духовный слух, различим ли внешумный возглас? Отзовемся ли на него – Воистину!?