Том 7. Американский претендент.Том Сойер за границей. Простофиля Вильсон.
Шрифт:
Старый граф был чрезвычайно польщен и растроган.
— Я рад, что именно ты веришь в меня, Вашингтон, — не все так ко мне справедливы.
— Я всегда верил в вас и буду верить, пока жив.
— Спасибо, мой мальчик. Ты в этом не раскаешься. Ты просто не сможешь раскаяться.
Они вошли в «лабораторию», и граф продолжал:
— Теперь окинь взором эту комнату. Что ты в ней видишь? На первый взгляд — всякое старье; на первый взгляд — ремонтная мастерская при бюро патентов; а на самом деле — копи Голконды ! Посмотри вот на эту штуку. Что это, по-твоему?
— Даже представить себе не могу.
— Конечно не можешь. Это фонограф моей конструкции для мореплавателей. На нем записывается ругань для последующего использования в открытом море. Ты знаешь, что матрос и шагу не сделает, если его не обругать как следует, — недаром на корабле ценят того помощника капитана, который лучше ругается. Его талант спасает судно в минуту бедствия. Но ведь судно — большая штука, а человек не может быть сразу в нескольких местах, поэтому известны случаи, когда судно гибло, потому что на нем был всего лишь один помощник капитана, а не сто. На море ведь бывают страшные штормы. Пойдем дальше: на судне не могут содержать сто помощников капитана, но могут иметь сто ругательных фонографов; их устанавливают по всему судну, и тогда его можно считать вполне экипированным. Представь себе: разражается сильнейший шторм, и сто моих машин начинают разом ругаться— потрясающая картина, просто потрясающая! Человек собственных мыслей не слышит! Корабль выходит из бури целехонький — ну как если бы он и не отправлялся в плаванье!
— Великолепная идея. Как же это делается?
— Надо зарядить фонограф бранью — зарядить, и все тут.
— Каким же образом?
— Да очень просто. Стать подле него и ругаться, пока не надоест.
— И он зарядится?
— Ну да. Каждое слово, уловленное аппаратом, запечатлевается в нем, запечатлевается навеки. И никогда уже не сотрется. Стоит повернуть ручку, и оно вылетит. В минуты особенно великих бедствий можно повернуть ручку в обратную сторону, и фонограф будет ругаться наоборот. Вот это-то и вдохновляет моряка!
— О, теперь я понял. Кто же заряжает фонограф? Помощник капитана?
— Да, если ему так хочется. А не то я могу поставлять уже заряженные машины. Я могу нанять специалиста, и за семьдесят пять долларов в месяц он будет заряжать мне по сто пятьдесят фонографов за сто пятьдесят часов, притом без всякого напряжения. Такой специалист может зарядить его более крепкими словцами, чем простой, невежественный моряк. Тогда, ты понимаешь, все корабли мира будут покупать мои фонографы уже в заряженном виде: я ведь могу заряжать их на любом языке, на каком пожелает заказчик. Хокинс, это будет величайшей революцией девятнадцатого века в области морали. Через какие-нибудь пять лет все ругательства будут произносить только машины; на корабле ты больше не услышишь бранного слова из человеческих уст. Церковь потратила миллионы долларов на то, чтобы искоренить ругательства в торговом флоте. Теперь ты понимаешь, что мое имя будет вечно жить в сердцах порядочных людей, как имя человека, который один, без всякой помощи с чьей-либо стороны, совершил это благородное и возвышенное дело!
— О, это великолепно, замечательно, прекрасно! И как только вы до этого додумались? У вас удивительный ум. Как, вы говорите, заряжается аппарат?
— Это совсем нетрудно — проще простого. Если хочешь, чтоб слова звучали громко и отчетливо, надо стать рядом и кричать что есть мочи. Но если даже просто оставить его открытым и подготовленным для записи, он и так все «подслушает» — то есть сам зарядится теми звуками, которые раздаются на расстоянии шести футов от него. Я сейчас тебе покажу, как он работает. Вчера ко мне приходил один специалист и зарядил его. Эге, да он был открыт — это очень скверно. Однако туда едва ли могла попасть какая-нибудь посторонняя ерунда. Достаточно нажать в полу кнопку — и готово.
Фонограф запел жалобным голосом:
Далеко есть харчевня, блаженный приют, Где яичницу с салом трижды в день всем дают…— А черт, это же совсем не то! Кто-то распевал тут поблизости.
А жалобная песенка тем временем продолжала звучать под аккомпанемент сначала еле слышного, затем все более громкого мяуканья котов, видимо готовившихся к схватке:
Когда к обеду их зовут, Как постояльцы все орут, — Хозяин слышит этот вой…(Невероятный кошачий вой и шум драки заглушают слова.)
…трижды в день.(На миг возобновляется отчаянная кошачья драка. Жалобный голос кричит яростным фальцетом: «Пшли вон вы, черти!» — и слышен грохот летящих предметов.)
— Не важно, пусть покрутится. Где-то у меня там записана матросская ругань, если мы только сумеем до нее добраться. Но не в этом дело, — главное, ты видел, как работает машина.
— О, она работает великолепно! — с энтузиазмом воскликнул Хокинс. — Да в этой штуке заключены миллионы!
— И не забудь, Вашингтон, что семейство Хокинс получит от этих миллионов свою долю.
— О, благодарю вас, благодарю. Вы, как всегда, великодушны. Да, это величайшее изобретение нашего времени!
— Ах, Хокинс, мы живем в удивительную пору! Природа — ведь она великая кудесница: в ней всегда было полным-полно всяких благостных сил, но наше поколение первым прибрало их к рукам и заставило на себя работать. Ты понимаешь, Хокинс, из всего можно извлечь пользу, ничто не должно пропадать. Возьмем к примеру газ, образующийся в канализационных трубах. До сих пор его никто не использовал, никто не пытался собрать, — ты не назовешь мне человека, который бы это делал. Ведь правда? Ты же прекрасно знаешь, что это так.
— Да, так… Но я никогда… м-м… Я не совсем понимаю, зачем кому-либо…
— Собирать его? Сейчас скажу. Видишь этот небольшой аппарат? Он называется разложитель, — это я так его назвал. И вот если ты укажешь мне дом, где за день в канализационных трубах накапливается определенное количество газа, я берусь установить там мой разложитель, и, клянусь честью, дом этот меньше чем за полчаса произведет во сто раз больше газа.
— Господи боже мой! Зачем вам это нужно?
— Зачем? А вот послушай — и узнаешь. В мире, милый мой, нет более дешевого освещения, чем этот газ. Ну в самом деле, он же не стоит ни гроша. Надо только проложить достаточно скверные трубы — впрочем, это и так делается во всех домах, — установить мой разложитель, и все в порядке. Словом, обычные газовые трубы — вот и все расходы. Подумай-ка, а! Да через пять лет, майор, не найдется ни одного дома, который не освещался бы собственным газом. Все физики, с которыми я говорил, рекомендуют такое его использование, — как и все водопроводчики.
— Но разве это не опасно?
— Да, конечно, в какой-то мере опасно, но ведь и светильный газ, и свечи, и электричество — все в какой-то мере опасно.
— И этот ваш газ хорошо горит?
— О, великолепно!
— Вы это обстоятельно проверили?
— Ну, не очень обстоятельно. Полли почему-то предубеждена против него и не разрешает мне пробовать здесь, но я решил это сделать во дворце президента. Тогда, конечно, дело пойдет, можно не сомневаться. Сейчас мне этот аппарат не нужен, Вашингтон; можешь взять его и испытать в каком-нибудь пансионе.