Том 7. Американский претендент.Том Сойер за границей. Простофиля Вильсон.
Шрифт:
Были принесены акварельные краски — реликвии, сохранившиеся со времен пребывания мисс Салли в колледже. Трейси, правда, сказал, что он лучше пишет маслом, но раз ничего другого нет, попытает счастья и акварелью. И его оставили одного. Он принялся за работу, но слишком уж много было здесь достопримечательностей, и они были столь неотразимы, что Трейси встал и принялся бродить по комнате, удивленный и в то же время завороженный окружавшими его шедеврами.
Глава XIX
Тем временем граф и Хокинс, возбужденные и встревоженные, вели между собой следующий разговор.
— Меня чрезвычайно тревожит одно таинственное обстоятельство, — сказал граф. — Откуда у него взялась вторая рука?
— Да, меня это тоже тревожит. И потом, меня волнует еще одно обстоятельство: призрак-то ведь англичанин. Как вы это можете объяснить, полковник?
— Честно говоря, сам не знаю, Хокинс. Право, сам не знаю. Все как-то очень запутанно и страшно.
— А может быть, мы вызвали из могилы кого-нибудь другого, как вы думаете?
— Другого? А одежда?
— Одежда, несомненно, та самая, тут ничего не скажешь. Как же нам теперь быть? Насколько я понимаю, получить за него вознаграждение нам не удастся. Награда обещана за однорукого американца, а у нас — двурукий англичанин.
— Что ж, а может быть, никто и не станет против этого возражать. Ведь мы же дадим не меньше рук, а больше. Следовательно…
Но полковник сам понял, что его довод малоубедителен, и не договорил. Некоторое время друзья молча раздумывали над возникшими осложнениями. Наконец лицо графа засветилось вдохновением, и он внушительно произнес:
— Хокинс, материализация — это еще более великая и благородная наука, чем мы могли предполагать. Мы и понятия не имели, какой серьезный и поразительный опыт мы задумали. Сейчас мне все совершенно ясно, ясно как день. В каждом человеке есть элементы наследственности — атомы и частицы предков самого дальнего колена. Перед нами материализация, не доведенная до конца. Мы довели ее, по-видимому, только до начала века.
— Что вы хотите этим сказать, полковник?! — воскликнул Хокинс, преисполняясь чувства смутного страха от торжественного тона и слов старика.
— А вот что. Мы материализовали предка нашего взломщика.
— Не надо! Не говорите мне таких вещей! Это ужасно!
— Но это правда, Хокинс, я знаю, что правда. Посмотрим в лицо фактам. Во-первых, призрак — несомненно англичанин. Во-вторых, он говорит грамматически правильно. В третьих, он художник. В четвертых, он держится и ведет себя как джентльмен. Ну, где вы видите вашего ковбоя? Отвечайте.
— Россмор, это ужасно! Это так ужасно, что я и подумать боюсь!
— Мы вернули из могилы только одежду нашего вора… одну только одежду.
— Полковник, неужели вы в самом деле считаете…
Полковник с силой ударил кулаком по столу и сказал:
— Я считаю вот что: материализация получилась неполная; вор от нас ускользнул, перед нами лишь его проклятый предок!
Он вскочил и в великом возбуждении принялся шагать из угла в угол.
— Какое горькое, бесконечно горькое разочарование! — жалобно произнес Хокинс.
— Знаю. Знаю, сенатор. Я сам скорблю об этом не меньше любого другого. Но ничего не поделаешь: придется смириться — по моральным соображениям. Мне нужны деньги; однако видит бог, я не настолько нищ и низок, чтобы способствовать наказанию предка за преступление, совершенное потомком.
— Но, полковник. — взмолился Хокинс, — остановитесь и подумайте, не поступайте так опрометчиво: вы же знаете, что это наша единственная возможность раздобыть деньги; даже в библии и то говорится, что потомки до четвертого колена караются за грехи и преступления их предков, совершенные за четыре поколения до них и к ним никакого отношения не имеющие. Почему бы нам не перевернуть это правило: пусть действует и в ту, и в другую сторону.
Полковник был поражен стройной логикой этого суждения. Он снова прошелся по комнате, мучительно обдумывая ситуацию, и наконец сказал:
— В твоих доводах есть резон; да, в них есть резон. И хоть прискорбно взваливать на несчастного предка вину за кражу со взломом, к которой он и отношения-то не имеет, — все же, раз таково веление долга, я полагаю, мы должны выдать его властям.
— Я бы так и поступил, — сказал Хокинс, вздохнув с облегчением и сразу повеселев. — Я бы выдал его, даже если б в нем одном заключена была тысяча предков.
— Клянусь богом, в данном случае это так и есть, — чуть не со стоном вырвалось у Селлерса, — он именно такой: в нем собраны частицы всех его предков. В нем есть атомы священнослужителей, солдат, крестоносцев, поэтов, а также изящных и милых женщин, — люди всех рангов и положений, ходившие по нашей земле в стародавние времена и исчезнувшие много-много веков тому назад, пробуждены сейчас нами; они покинули свой священный покой, чтобы ответить за ограбление какого-то захудалого банка где-то на границах Становища Чероки, и это, конечно, вопиющее безобразие!
— О, не говорите так, полковник! Я теряю мужество, и мне становится стыдно за ту роль, которую я собирался взять на себя…
— Подожди… Нашел!
— О, спасительная надежда! Да говорите же… я погибаю.
— Все очень просто, ребенок и тот бы догадался. Я свою работу проделал чисто, и мы получили нашего молодца без малейшего изъяна. Но раз я мог вызвать к жизни предка, жившего в начале века, что же мешает мне пойти дальше? Надо продолжать усилия и довести материализацию до нашего времени.
— Вот уж никогда бы не догадался! — воскликнул Хокинс, сияя от счастья. — Это именно то, что нам нужно. Ну и голова же у вас! И тогда, значит, он избавится от лишней руки?
— Безусловно.
— И утратит свой английский акцент?
— Акцент полностью исчезнет. Он будет говорить на языке Становища Чероки и сквернословить вовсю.
— Может быть, полковник, он тогда сам сознается?
— Сознается? Ты имеешь в виду эту мелочь — ограбление банка?
— Мелочь? Но почему же «мелочь»?