Том 7. Художественная проза 1840-1855
Шрифт:
— Ну так к этому толстому чиновнику с крестом, что один занимает восемь комнат?
— Что вы! Ведь он позавчера выехал…
— Ну так к кому же?
Ответ явился сам собою, самый неожиданный. Женщина, по-видимому лет шестидесяти, одетая в черное бархатное платье, слабыми, дрожащими стопами вошла в убогое Жилище наших знакомок. Лицо ее могло служить самой верной моделью глубочайшей старости. Желтое, морщинистое, безжизненное, но подернутое глубокою думою, оно представляло живую развалину,
— Графиня, ваше сиятельство! — закричала старуха, почти обезумевшая от нечаянного, никогда неожиданного посещения именитой гостьи. — Помилуйте! что изволите приказать?
— Не беспокойся, моя милая, — отвечала графиня, блуждая глазами по комнате.
— Боже мой! кого я вижу! — вскричала Александра Ивановна, которая долго смотрела на графиню в какой-то нерешимости, долго вслушивалась в разговор графини с ее мачехой, как бы не доверяя своему слуху.
— Александрина! О, наконец я нашла тебя! Благодарение всевышнему! Что же ты неподвижна? Разве ты не узнала меня, разве ты уже не любишь меня?
И графиня простирала объятия к прежней своей питомице. Александра Ивановна не трогалась с места. Страшная борьба происходила в душе ее.
— Что же… подойди же к ее сиятельству, — шепнула ей Анна Тарасьевна.
— О, скорей, скорей в мои объятия, — продолжала графиня.
— Я не смею, я не должна… — начала Александра Ивановна.
— Простите ее, матушка, ваше сиятельство, — быстро перебила Анна Тарасьевна, — она так обрадовалась… Ну, полно, опомнись, — продолжала она, обращаясь к Александре Ивановне, — поздоровайся же с ее сиятельством.
Александра Ивановна медлила. Старуха почти силой толкнула ее в объятия графини.
О, как судорожно, как болезненно билось сердце бедной Александры Ивановны, когда она обнималась с графинею!
— Я так давно не видала тебя; но не думай, чтоб я не по-прежнему любила тебя. Бедное, бедное дитя, сколько ты, я думаю, претерпела в эти восемь лет, между тем как…
Графиня отерла слезу.
— Обстоятельства не позволили мне тобою заняться. Совсем неожиданно я должна была удалиться из Петербурга, и ты осталась одна, без друга, без руководителя… сколько ты должна была претерпеть…
— Да, я много плакала, когда вы уехали; мне казалось, я лишилась матери…
— Матери? — повторила графиня с каким-то особенным чувством в голосе. — Тебе казалось, что ты лишилась матери?
— Да.
— А теперь, в эту минуту, что чувствуешь ты?..
— Мне кажется, что я опять нашла ее.
Графиня хотела что-то сказать, но вдруг остановилась и только молча обняла Александру Ивановну.
— О, как я счастлива! — продолжала графиня после некоторого молчания. —
— О, как же, ваше сиятельство; только у нас и речи было что об вас… уж так вас любит, — перебила старуха.
— Первым желанием моим по возвращении в Петербург, — продолжала графиня, — было увидеться с тобой, моя шалунья… О, ты была большая шалунья в детстве!.. Я употребляла все средства, чтоб найти вас, но старания мои были напрасны. Наконец бог сжалился надо мною… При выходе из церкви я встретила твою мачеху… Но почему же ты, друг мой, не пришла ко мне тогда же?.. я ждала. Или она тебе не говорила…
— Графиня, я не смела… — начала Александра Ивановна…
— Виновата, матушка, ваше сиятельство… совсем запамятовала… ох, старость не радость! Только сегодня вспомнила… — перебила старуха, делая глазами знаки Александре Ивановне.
— Жаль, я ждала, ждала; наконец сердце мое не утерпело…
— Как вы добры, графиня!
— Но вот мы, слава богу, вместе. Расскажи-ка мне, друг мой, как вы жили здесь…
— Ах, графиня, — начала Александра Ивановна с глубоким вздохом.
Но Анна Тарасьевна опять перебила ее, сделав тот же выразительный знак глазами…
— Уж как жили, — заговорила она скороговоркою, не давая времени падчерице, которая в сильном беспокойстве снова было пробовала начать речь, — пока жив был мой покойник, ну ни то ни се, и деньжонки водились… а как умер, разумеется, беда наша пришла: с утра до ночи за работой, тем только и хлеб добывали, матушка…
— Жалко, но что делать, честная бедность все-таки лучше богатого бесчестья, — сказала графиня.
Александра Ивановна хотела что-то сказать.
— Молчи! — шепнула ей Анна Тарасьевна, делая опять прежнюю гримасу глазами. — Уж так ли бились, только на бога и надеялись, — продолжала старуха, обращаясь к графине, — да на вашу честь…
— Бедная Александрита! Ты много терпела, но наконец ты будешь награждена… Муж мой умер, детей у меня нет, родственников близких тоже; я уже сама стою одной ногой в гробу… ты не будешь жаловаться… я должна позаботиться о судьбе твоей…
Анна Тарасьевна с жадностию вслушивалась в слова графини. Александра Ивановна была в страшном беспокойстве. Несколько раз она хотела говорить, но то повелительный взгляд мачехи удерживал ее, то голос невольно замирал на ее устах от внутреннего волнения.
— Покуда я жива, — продолжала графиня, обращаясь к Александре Ивановне, — ты будешь жить в моем доме, вместе со мною…
— Графиня, — воскликнула Александра Ивановна решительно, — я…
— Наконец господь сжалился над нами! — перебила Анна Тарасьевна, стараясь заглушить голос падчерицы.