Том 7. Изборник. Рукописные книги

Сологуб Федор Кузьмич

«В томленьях жизни несчастливой…»

В томленьях жизни несчастливой Меня забавишь только ты, О муза дивно-прихотливой Мечты! В разгаре грусти безнадежной Ты предстаёшь душе моей, Ее пленяя лаской нежной Мир озаряющих лучей. Забыты жгучие обиды, В душе смолкает гордый гнев, Как перед взорами Киприды Пленённый лев.

«Воздухом дольным дышать…»

Воздухом дольным дышать Трудно и больно. Звёзды

сияют опять. Как мне о них не мечтать! Это невольно. Лучших в пространство миров Брошено много. Я к умиранью готов, И недосказанных слов Смолкла тревога. Здесь невозможно цвести Чистому цвету. Тёмны земные пути, И невозможно идти К вечному свету.

«В дневных лучах и в сонной мгле…»

В дневных лучах и в сонной мгле, В моей траве, в моей земле, В моих кустах я схоронил Мечты о жизни, клады сил, И окружился я стеной, Мой свет померк передо мной, И я забыл, давно забыл, Где притаились клады сил. Порой, взобравшись по стене, Сижу печально на окне, – И силы спят в земле сырой, Под неподвижною травой. Как пробудить их? Как воззвать? Иль им вовеки мирно спать, А мне холодной тишиной Томиться вечно за стеной?

«Объята мглою вещих теней…»

Объята мглою вещих теней, Она восходит в тёмный храм. Дрожат стопы от холода ступеней, И грозен мрак тоскующим очам. И будут ли услышаны моленья? Или навек от жизненных тревог В недостижимые селенья Сокрылся Бог? Во мгле мерцают слабые лампады, К стопам приник тяжёлый холод плит. Темны столпов недвижные громады, – Она стоит, и плачет, и дрожит. О, для чего в усердьи богомольном Она спешила в храм идти! Как вознести мольбы о дольном! Всему начертаны пути.

«Суровый звук моих стихов…»

Суровый звук моих стихов – Печальный отзвук дальной речи. Не ты ль мои склоняешь плечи, О, вдохновенье горьких слов? Во мгле почиет день туманный, Воздвигся мир вокруг стеной, И нет пути передо мной К стране, вотще обетованной. И только звук, неясный звук Порой доносится оттуда, Но в долгом ожиданьи чуда Забыть ли горечь долгих мук!

«Во мне мечты мои цветут…»

Во мне мечты мои цветут, Восходят, блещут и заходят, И тучи гневные несут, И бури грозные приводят. Всё предстоящее – лишь тень, И всё мгновенно, всё забвенно, – Но где ж сияет вечный день, Какая тайна неизменна? О чём мечтаю я землёй, Водой, огнём и небом ясным, Ночною быстрой тишиной, И днём медлительным, но страстным? Один ли я томлюсь во всём, В томленьи вечно неутешном, Иль жизнь иная есть в ином, В блаженном Духе, или в грешном?

«Державные боги…»

Державные боги, Властители радостных стран! Устал я от трудной дороги, И пылью покрылися ноги, И кровью из ран. «Так надо, так надо», – Мне вещий ваш ворон твердит. В чертогах небесных отрада, – За труд и за муки награда, За боль и за стыд. Меня бы спросили, Хочу ли от вас я венца! Но вашей покорен я силе, Вы тайно меня победили, И к вам я иду до конца. А есть и короче, Прямой и нетрудный есть путь, Лишь только в безмолвии ночи Мгновенною молнией в очи Себе самовольно блеснуть. Его отвергаю, Я вам покориться хочу. Живу и страдаю, и знаю, Что ваши пути открываю, Иду и молчу.

«Опять сияние в лампаде…»

Опять сияние в лампаде, Но не могу склонить колен. Ликует Бог в надзвёздном граде, А мой удел – унылый плен. С иконы тёмной безучастно Глаза суровые глядят. Открыт молитвенник напрасно: Молитвы древние молчат, – И пожелтелые страницы, Заветы строгие храня, Как безнадёжные гробницы, Уже не смотрят на меня.

«В амфоре, ярко расцвечённой…»

В амфоре, ярко расцвечённой, Угрюмый раб несет вино. Неровен путь неосвещённый, А в небесах уже темно, – И напряжёнными глазами Он зорко смотрит в полутьму, Чтоб через край вино струями Не пролилось на грудь ему. Так я несу моих страданий Давно наполненный фиал. В нём лютый яд воспоминаний, Таясь коварно, задремал. Иду окольными путями С сосудом зла, чтоб кто-нибудь Неосторожными руками Его не пролил мне на грудь.

«Я должен быть старым…»

Я должен быть старым, И мудрым, И ко всему равнодушным, С каменеющим сердцем И с презрительным взором, Потому что Ананке, Злая, Открыла мне мой жребий: Жить лишь только после смерти Бестелесною тенью, Лёгким звуком, Пыльною радостью Чудака книгочия… А все же нагое тело Меня волнует, Как в юные годы. Я люблю руки, И ноги, И упругую кожу, И всё, что можно Целовать и ласкать. И если ты, милая, Капризная, но вовсе не злая, Хочешь моего ясного взгляда, Моей светлой улыбки, Моего лёгкого прикосновения, – А что же больше я могу Дать или взять? – Знай, знай, Мне ненавистно Твоё нарядное платье Скрипучего шелка С жёлтыми кружевами, И ароматный дар старого Пино, И даже твои сквозные Рукавички С глупым и смешным названьем.