Том 7. Моникины
Шрифт:
— Так же, как и индюки.
— Совершенно верно. Но у вас нет перьев.
— Их нет и у осла.
— Бесспорно, джентльмены, но ведь вы не ревете по-ослиному.
— Вот уж за это не поручусь! — вмешался капитан, и, стремительно выбросив вперед ногу, заставил Боба так завопить, что аргумент низкопрыгийца чуть было не оказался опровергнутым.
— Во всяком случае, джентльмены, — заметил он, — достаточно провести небольшую проверку, и все сразу решится.
И тут он поочередно попросил нас произнести слово «наш» в различных сочетаниях: «наша страна», «наши очаги», «наши свободы», «наша казна». Как выяснилось, для всякого, кто пожелает натурализоваться, достаточно показать, что он умеет правильно употреблять это слово, чтобы получить право гражданства. Мы все справились с этой задачей вполне успешно, кроме второго помощника, который
Но вернемся к нашему экзамену. Мы все благополучно выдержали его, за исключением второго помощника, которого подвели казни.
Нам выдали удостоверения о принятии гражданства, мы оплатили необходимый сбор, и шхуна отошла.
Ночью задул штормовой ветер, и до утра нас никто не беспокоил. Но как только взошло солнце, мы заметили три шхуны под флагом Низкопрыгии. Они мчались так, как будто дело шло о жизни или смерти. Первая же шхуна, подошедшая к нам, спустила шлюпку, и комитет из шести куцехвостых, поднявшись по нашему трапу, поспешил нам представиться. Далее я изложу все, что они сообщили о себе.
Оказалось, что это комитет по выдвижению кандидатур от партии горизонталистов города Бивуака, куда мы направлялись и где должны были состояться выборы в Великое Национальное Собрание. Бивуак посылал в Собрание семь депутатов, и члены комитета, выдвинув самих себя, подыскивали теперь седьмого кандидата на вакантное место. Чтобы заручиться поддержкой натурализованных граждан, решено было остановить выбор на ком-нибудь из тех, кто получил гражданство Низкопрыгии в самый последний момент. К тому же это было бы превосходным проявлением принципа политической свободы. Поэтому они уже неделю крейсировали около морских границ Высокопрыгии и теперь готовы были принять любого подходящего кандидата.
В ответ на это предложение я снова указал на различие наших видов. Тут моникины, включая и бригадира Прямодушного, засмеялись мне прямо в лицо, дав мне недвусмысленно понять, что представление о вещах у меня самое превратное, раз я мог предположить, что такой пустяк способен нарушить гармонию и единодушие горизонталистов при голосовании. Они защищают принцип, и сам дьявол не заставит их уклониться от столь священной цели.
Тогда я откровенно признался, что природа не сподобила меня так замечательно кувыркаться в воздухе, как мой друг судья, и когда подадут команду «сделать полный переворот», я могу совсем опозориться. Это их немного смутило, и они с сомнением переглянулись.
— Но, по крайней мере, вы сумеете при необходимости быстро повернуться?—спросил один из них после некоторого молчания.
— Конечно, сэр, — ответил я и тут же наглядно подтвердил, что я не пустой хвастун, повернувшись на каблуках и за самое краткое время.
— Очень хорошо! Превосходно! — в один голос воскликнули они. — В умении выполнять необходимые маневры, хотя бы по сути, и заключается основа политики, а легкость их выполнения — это уже дело личных способностей.
— Но я очень мало знаю о вашей конституции и законах, джентльмены, — не более того, что сумел почерпнуть из двух-трех бесед с моими спутниками.
— Это не имеет значения, сэр! Наша конституция, в отличие от конституции Высокопрыгии, записана на бумаге, и тот, кто выставляет свою кандидатуру, всегда успеет прочесть ее. А кроме того, у нас в палате есть свой политический правофланговый. Он совершенно избавляет депутатов от необходимости изучать сложные вопросы и ломать над ними голову. Достаточно следить за его движениями, и клянусь жизнью, вы сумеете поднимать руку не хуже самых старых депутатов.
— Как, сэр, неужели все члены палаты повторяют движения правофлангового?
— Все горизонталисты, сэр. У вертикалистов есть свой правофланговый.
— Ну, джентльмены, я вижу, что в этом деле я не судья, и потому отдаю себя в полное распоряжение моих друзей.
Такой ответ вызвал шумное одобрение, и они все заявили, что он
«Ной Пок, испытанный патриот,
замечательный юрист
и честный моникин»
(все, кроме имени, было тщательно написано заранее). Когда комитет отъехал от нашего корабля, Ной отвел меня в сторону и попросил извинения за то, что на этих важных выборах стал моим противником. Его объяснения были многочисленны, хитроумны и, как обычно, несколько многословны. Их можно подытожить следующим образом. Он никогда не заседал в парламенте, и ему хотелось бы испытать это ощущение. Уважение к нему команды корабля несомненно возрастет, когда она увидит, как высоко его ставят в чужом порту. В Станингтоне у него уже был некоторый политический опыт: он там почитывал газеты; и сам он не сомневался в своих способностях, а это основной залог успеха в законодательном собрании. Член конгресса от его штата ничем не лучше его самого, и не боги горшки обжигают. Он знает, что миссис Пок будет очень довольна, когда услышит об его избрании. Хотелось бы ему знать, будут ли его титуловать «достопочтенный Ной Пок» и будет ли он получать восемь долларов суточных, а также проездные с места, где корабль сейчас находится. Вертикалисты могут твердо на него рассчитывать: его слово крепко. А что до конституции, так он у себя на родине жил при своей конституции, проживет и при всякой другой. В палате же он не намерен особенно разглагольствовать, но хотел бы, чтобы то, что он все-таки скажет, было записано в поучение его детям, и далее все в том же роде с бесконечным количеством таких же доводов и извинений.
Тут нас остановила третья шхуна, и с нее явился еще один комитет, члены которого представились нам в качестве уполномоченных партии касательных. Они не очень многочисленны, но все же успешно сохраняют равновесие в тех случаях, когда горизонталисты и вертикалисты пересекаются под прямым углом, как на этот раз. И вот теперь они решили выдвинуть одного своего кандидата. Вполне естественно, что они тоже хотели заручиться иностранной поддержкой и прибыли в поисках подходящего лица. Я предложил первого помощника, но Ной возразил, заявив, что корабль ни в коем случае нельзя оставлять без надзора. Времени было мало, и, пока капитан и его подчиненный горячо спорили о праве помощника выставлять свою кандидатуру, Боб, который уже успел вкусить сладость политического влияния в роли мнимого наследного принца, тихонько подкрался к членам комитета и назвал свое имя. Ной был поглощен спором и не заметил этого ловкого маневра, и к тому моменту, когда он поклялся выкинуть первого помощника за борт, если тот немедленно не откажется от всяких честолюбивых поползновений, оказалось, что касательные уже отбыли. Полагая, что они отправились на какой-нибудь другой корабль, капитан дал себя умиротворить, и все вошло в обычную колею.
С этого времени и до той минуты, когда мы бросили якорь в бухте Бивуака, спокойствие и дисциплина на борту «Моржа» ничем не нарушались. Я воспользовался случаем изучить конституцию Низкопрыгии, экземпляр которой оказался у судьи, а заодно узнать у своих спутников все, что могло быть полезно для моей будущей карьеры. Я думал о том, как приятно будет иностранцу толковать низкопрыгийцам их собственные законы и разъяснять им применение их собственных принципов! От судьи, впрочем, было мало проку: он был слишком занят расчетами, касавшимися малого колеса и опиравшимися на сведения, полученные от руководителя одного из комитетов.