Том 7. Пьесы 1873-1876
Шрифт:
Ключница. Ну, вот спасибо! Надо б тебе гривенничек дать, да не взыщи уж! (Кланяется и уходит.)
Входит Сакердон.
Корпелов, Сакердон, потом Потрохов.
Сакердон. Держи руку! (Берет за руку Корпелова и сверху опускает в нее трехрублевую бумажку.)
Корпелов. Quid agis, amicissime? Что делаешь, друже?
Сакердон.
Корпелов. За каких сродников?
Сакердон. Разумеется, господа этого не сказали; а уж такой порядок. Выслали деньги — значит, марш! Сами не могут, заняты.
Корпелов. Зачем мне три рубля выслали? И чем занят он?
Сакердон. Известно, не дрова же ему колоть, умственное занятие: гранпасье раскладывает.
Корпелов. Что? Сам карты раскладывает, а товарищу милостыньку высылает! Да я двери выломаю, все окна перебью!
Сакердон. Не шуми! Ты, коли юродствовать, так пойдем в людскую!
Корпелов. Брось ему эти деньги! Я не нищий. (Бросает деньги.)Покажись он мне только!..
Потрохов отворяет дверь.
Потрохов. Что за шум?
Корпелов. А! тебя-то мне и нужно.
Потрохов. Ты здесь еще, мой милый? шел бы ты домой спать.
Корпелов. Пойду, пойду… Что это ты выдумал, stultissime! Мне милостыньку высылать, гнать меня! Али ты не знаешь, кто я? Ведь я Корпелов: честный, благородный труженик, а не нищий, не шут. Ты бы за честь должен считать, что старый товарищ, трудящийся человек, не погнушался тобой, глупым лежебоком. Ты за честь должен считать, что я обращался с тобой, как с равным по образованию, что я попросил у тебя одолжения!
Потрохов. Что такое, что такое?
Корпелов. Да, конечно, за честь… потому что я человек, homo sapiens, а ты оп'oек, полувал, юфть!
Потрохов. Ты захмелел, любезный!
Корпелов. Нет, ты захмелел от глупости и от денег, которые тебе даром достались. Ты думаешь, что кто беден, тот и попрошайка, что всякому можно подавать милостыню. Ошибся, милый… Да я… я… я не хочу быть богатым, мне так лучше. Ты вот и с деньгами, да не умел сберечь благородства; а я мерз, зяб, голодал, а все-таки джентльмен перед тобой. Приди ко мне, я и приму тебя учтивее и угощу честней своим трудовым хлебом! А если тебе нужда будет, так последним поделюсь. Прощай. (Уходит.)
Действие третье
ЛИЦА:
Корпелов.
Наташа.
Евгения.
Копров.
Грунцов.
Чепурин.
Маланья.
Декорация первого действия.
Наташа стоит у окна, закрыв глаза платком. Евгения подле нее, Корпелов спит на диване.
Евгения.
Наташа. Не утешай меня, Женечка, мое горе очень велико. Оставь, пусть я плачу; хуже, как слез не будет.
Евгения. Сядем работать.
Наташа. Да, я стану работать, я много… дни и ночи буду работать; за работой скорей… позабудешь… Мне бы только дня два перемаяться, потом мне легче будет… я себя знаю. Вот нынче мне очень уж трудно.
Евгения. Да ты не думай, Наташа, не думай!
Наташа. Ты оставь меня! Милая, я ничего, я одна лучше. (Взглянув в окно.)Что это такое? Не кажется ли мне! Посмотри!
Евгения. Это он.
Наташа. Остановился… кланяется. (Кланяется в окно.)С Маланьей разговаривает… опять кланяется… уехал. Уж не сон ли я вижу! Что она там? Что она не идет?
Маланья входит.
Корпелов, Наташа, Евгения, Маланья.
Наташа (Маланье).Ну, что, что?
Маланья (таинственно). Проехал.
Наташа. Видели, видели. Что говорил?
Маланья. «Ты, говорит, здешняя?» — «Здешняя», — говорю. «Знаешь Наталью Петровну?» — «Как же, мол, в услужении у них». — «Скажи», — говорит… (Оглядывается по сторонам.)
Наташа. Да ну, ну!
Маланья. «Скажи, говорит, чрез полчаса места заеду».
Наташа. Еще что?
Маланья. Он бы и еще, может, поговорил, да этот косоглазый хозяин подошел, — так и уехал.
Наташа. Что это значит? Как понять? Пойдем, пойдем, надо мне хорошенько подумать.
Евгения. Теперь об чем думать?
Наташа. Нет, Женечка, надо обдумать хорошенько каждое слово; когда любишь, так долго ли ошибиться, увлечься. (Уходит.)
Маланья. Вот он, хозяин-то, уж здесь, должно, опять за деньгами.
Входит Чепурин.
Корпелов, Маланья, Чепурин, потом Грунцов.
Маланья. Асаф Наумыч, Асаф Наумыч, проснись! Хозяин пришел.
Чепурин. Не трожь! Я подожду.
Маланья. Что ж ему валяться-то! Он уж это второй раз ложится. Асаф Наумыч, вставай! Он вчера на пирушке был в хорошем доме. Ты не смотри, что он такой забвенный; а с ним хорошие люди знакомы. Должно быть, переложил лишнее, вот теперь сном и отходит. Нет-то ничего милее на свете, как этот сон. Асаф Наумыч!