Том 7. Пьесы 1873-1876
Шрифт:
Уходят. Входят Наташа и Евгения.
Наташа, Евгения, потом Маланья.
Наташа. Ушли?
Евгения. Ушли.
Наташа. Кажется, здесь все в порядке, все чисто. Бедненько немного, ну да что же делать, пусть в чем застанет, в том и судит.
Евгения. Ведро, самовар… конфузно как-то.
Наташа. Нет, зачем конфузиться! это глупо. Чисто, опрятно, чего ж еще! Мы живем по средствам,
Маланья (таинственно).Едет, едет!
Евгения. Ах, милушка! Наташа!
Наташа. Ну, ты уйди, сначала я с ним одна поговорю.
Евгения уходит. Входит Копров.
Наташа, Копров.
Наташа. Здравствуйте!
Копров (оглянув комнату).Здравствуйте!
Наташа. Садитесь, пожалуйста.
Копров садится.
Давно возвратились?
Копров. Нет, не очень, а впрочем, когда я… (Стараясь вспомнить.)
Наташа. Забыли? Да вы ездили ль куда?
Копров. Нет, не ездил.
Наташа. Разумеется, признаться лучше. Так вы меня обманули?
Копров. Обманул. Много я народу в это время обманул.
Наташа. Вы меня обманули… Что ж вас привело теперь ко мне, я не понимаю.
Копров. Да будет комедию-то играть, Наташа.
Наташа (привстав).Извините меня, я вам прежнего обращения позволить не могу. Вы меня раз обманули, так уж прежнее все кончено. Что же вам угодно?
Копров. Ничего не угодно. Захотел посмотреть на вас, вот и все.
Наташа. Захотели посмотреть? Это непонятно. Не знаю, как вам, а всем вообще порядочным людям обыкновенно бывает совестно смотреть на тех, кого они обманывают.
Копров. Вы бы лучше меня не принимали; а уж от упреков и наставлений увольте.
Наташа. Да это странно.
Копров. Ничего странного нет. Целый месяц я прятался от людей, от ближних, от вас, ну, даже от света божьего, был как в тюрьме; вот вырвался на волю, и рад-радехонек, что могу опять всех видеть. Все так естественно и просто.
Наташа. Зачем же вы прятались?
Копров. Должен был много.
Наташа. А
Копров. Чтоб вы не узнали правды. Объяснять вам, как я ошибся в расчетах, как запутались дела мои, как я влез по уши в долги, — это было бы и скучно и едва ли понятно для вас. Вы бы увидали только, что человек, который говорил вам о своем богатстве и обещал вам приятную жизнь, вдруг попался в чем-то, что нынче-завтра у него все опишут и самого посадят в долговое отделение: ну, значит, он виноват, он обманщик. Так обыкновенно судят у нас. Не лучше ль было решиться на разлуку с вами, а тем временем устраивать свои дела, платить долги. Так я и поступил; а уж вы судите меня как хотите.
Наташа. Вы все долги заплатили?
Копров. Нет, еще не все; но уж остались пустяки, которые меня не тяготят. Кроме того, у меня в виду выгодное дело. Ну, что ж, вы сердитесь на меня или нет?
Наташа. Сержусь. Сами согласитесь, нельзя не сердиться, когда обманывают. Я не ангел.
Копров. Да сердиться-то, пожалуй, сердитесь, только не переставайте любить!
Наташа. Любить? Любить можно и не уважая человека и не веря ему… да ведь такая любовь — обида.
Копров. Ну, так жалейте меня!
Наташа. Я все еще не могу убедиться, действительно ли вы стоите сожаления.
Копров. Конечно, стою. Что я перенес в этот месяц, я не могу вспомнить без ужаса. Доставать деньги, когда они нужны до зарезу, — это значит прямо обречь себя на всевозможные адские мучения. Не говорю уж, что я платил процентов два рубля за рубль, я должен был дрожать, трепетать, унижаться, плакать, чуть не в ноги кланяться перед самыми гнусными личностями.
Наташа. Да, это ужасно.
Копров. Я изломался, изуродовал себя нравственно, я готов был на всякие средства, чтоб только достать денег.
Наташа. Вы прежде имели состояние, имели деньги?
Копров. Имел очень много.
Наташа. Отчего ж вы запутались?
Копров. Оттого, что захотел иметь больше.
Наташа. Зачем же вам больше?
Копров. Затем, что больше — лучше.
Наташа. А потом опять больше, и так далее, где же конец?
Копров. Конца нет. Ведь совершенства тоже нет на земле, а все-таки всякий стремится к нему: умный желает быть умнее, ученый — ученее, добродетельный — добродетельнее; ну, а богатый желает быть еще богаче.
Наташа. Зачем же так уж очень много денег?
Копров. Чтоб иметь возможность удовлетворять всем своим потребностям. Потребности неудовлетворенные причиняют страдание, а кто страдает, того нельзя назвать счастливым. Например, у меня синяя коляска и серые лошади, вдруг мне понравится зеленая коляска и вороные лошади… Конечно, я не умру, если не куплю их сейчас же, но все-таки это причинит мне некоторое страдание. И я тогда только сочту себя покойным и счастливым, когда получу возможность иметь во всякое время всякую коляску, какая только мне понравится.