Том 8. Прощеное воскресенье
Шрифт:
– Фу, какая вонь! – громко сказала Александра.
– Разве это вонь?! Это запах! – обернулся к ней от руля подполковник. На его загорелом лице просияла белозубая мальчишеская улыбка. – Здесь недалеко серные рудники – оттуда ветром наносит. Сейчас отъедем – перестанет, – продолжал Петров. Чувствовалось, что ему приятно разговаривать с Александрой и потому, что она хороша собой, и потому, что фронтовичка, да еще и при таких орденах. – А вон и железка рудниковская блестит, – кивнул он направо, – от основной ветки прямо на рудники отходит колея. Там грузят и в Россию гонят платформы с серой.
Александре невольно вспомнились станция Семеновка, Дяцюк, тендер, в котором она ехала до Москвы. Она даже открыла было рот, чтобы
– А во-о-он блестит! – указал он рукой. – То основная ветка, она с северо-запада идет прямиком на Ашхабад. Присмотритесь, здесь она еще целая, а ближе к городу рельсы узлами завязаны, вокзал на земле лежит… Мы с северо-запада и подъезжаем, километров тридцать осталось… Я поднажму. – И Юрий Петров утопил педаль газа.
Александра представила себе лежащий на земле вокзал с вывеской «Ашхабад», блестящие под солнцем, завязанные узлом рельсы и подумала: «Фантазирует парень с перепугу – у страха глаза велики». Она еще раз вгляделась в беззащитный затылок комбата и опять задремала под нежными лучами благословенного солнышка в шуме встречного ветра от быстрого хода машины, несущейся по идеально ровной поверхности земли, которая казалась такой прочной, такой надежной…
Александра проснулась от того, что встречный ветер вдруг сошел на нет. Машина приостановилась.
Подполковник Петров разговаривал с вышедшим из встречного студебекера лейтенантом, разводящим патрульных, которых он развозил по степи.
– Приказано ставить патрульных через каждые сто метров, в два кольца. Вся тюрьма бежала, только рецидивистов две шайки, – доложил лейтенант. – Многие вооружены: отделения милиции ограблены. Говорят, есть даже переодетые в милиционеров. Ну ничего, мы такое оцепление выставим, не то что мародер, мышь не проскочит.
– Я в курсе, – прервал словоохотливого лейтенанта молодой Петров. – Исполняйте! – И он взял под козырек, забыв, что без головного убора, что пилотка заткнута у него под погон на левом плече.
– Есть! – козырнул в ответ лейтенант, гордый тем, что поговорил с сыном командующего, и направился к студебекеру, в крытом брезентом кузове которого было довольно много вооруженных солдат со скатками шинелей через плечо.
– А шинели им зачем в этой жаре? – спросила Александра.
– Тут пустыня: днем жара, а ночами холод, – с готовностью обернулся к ней подполковник. – У солдат и сухой паек, и боекомплект, и санпакет – все при себе. Это не мои, это четвертый батальон, а мой батальон в городе разгребает…
– А-а, – произнесла Александра, не очень поняв, что может разгребать в городе целый батальон. Тогда ей и в голову не могло прийти, что «разгребают» много батальонов, а не один батальон подполковника Петрова.
Молодой Петров погнал машину быстрее, и Александра не стала его ни о чем расспрашивать. Не спалось. Сквозь ресницы полуприкрытых век она смотрела, как медленно наплывает им навстречу Ашхабад. Как сказал еще в самолете Папиков, в переводе с персидского Ашхабад – город любви. Сначала казалось, что приближается действительно город. Почти все деревья были целы, и издали их можно было принять за силуэты строений, но чем ближе подъезжали они к Ашхабаду, тем отчетливей становилось видно, что домов между деревьев нет… Они действительно лежат на земле разновысокими грудами, а все деревья в желтовато-белесой пыли, и такая же пыль на дороге… Пухлый, проседающий под колесами слой пыли…
Подполковник не въехал в сам город, а погнал машину по краю. Он сделал это нарочно, чтобы его пассажирам поменьше бросались в глаза тягостные подробности.
– Какие прямые улицы, и сколько солдат на развалинах! Что они там делают? – спросила Александра Юрия Петрова.
– Людей вытаскивают, – сухо отвечал тот, – чаще мертвых, иногда живых. А улицы прямые потому, что город застраивался в конце прошлого века по генеральному
19
Землетрясение в Ашхабаде 6 октября 1948 года, безусловно, одно из сильнейших в XX веке и крупнейших по количеству жертв и пострадавших. Жилой фонд города был сразу разрушен на 98 процентов, последующие толчки нанесли ущерб и остававшимся двум процентам. Тогда полагали, что стихийные бедствия как бы противоречат власти, и цифры потерь многократно занижались. В первые годы после землетрясения считалось, что в Ашхабаде погибло 40 тысяч человек, потом – что 110 тысяч, теперь фигурирует цифра 170 тысяч, притом все это без учета потерь военнослужащих и без учета многочисленных поселений вокруг Ашхабада. Городские дома были в основном из самана, с глинобитными крышами, очень толстыми, иногда до метра толщиной. Под этими тяжеленными крышами или под стенами из самана, главным образом, и погибли люди. В один момент все рухнуло, все рассыпалось в прах, и город погрузился в пелену непроницаемой пыли. Очень сильно пострадал гарнизон. Ударило в начале третьего ночи по местному времени, солдаты спали в казармах тоже из самана, правда, крыши были железные, и это чуть-чуть помогло. Погибли многие, в том числе недавние фронтовики, дожидавшиеся демобилизации. В частности, в Туркестанский военный округ были передислоцированы дивизии, принимавшие участие в боях за Прагу.
Хотя машина и шла краем города и молодой Петров гнал ее на большой скорости, Александра все же не могла не увидеть, как много тел лежит по обочинам улиц.
– Это все мертвые? – прикоснулась она к правому плечу Петрова.
– Нет, вперемежку, – отвечал тот, – так лучше. Когда было приказано по одной стороне класть живых, а по другой – погибших, то иногда путали. А так – никакой путаницы.
– Да, он прав, – вступил в разговор Иван Иванович, – так лучше, больше внимания каждому. – Он закрыл глаза, и его рябое темное лицо, как всегда, стало непроницаемым.
После этих будничных слов генерала все, что она видела из мчащейся машины, показалось Александре адскими декорациями. Наступал момент спасительного запредельного торможения нервной системы: когда ты видишь, осязаешь, обоняешь, осознаешь, но не воспринимаешь всю полноту отрицательных эмоций. Александра закрыла глаза и задремала, как за прозрачным щитом, за пределом человеческих возможностей.
А когда машина резко остановилась и Александра открыла глаза, прямо перед ней по-прежнему был крепкий затылок молодого подполковника. Так ей и запомнился на всю оставшуюся жизнь подполковник Петров: своим коротко стриженным затылком, каждый волосок которого дышал молодостью. Вечером стало известно, что в районе аэропорта выстрелом в затылок он был тяжело ранен мародером. По приказу отца его тут же отправили в Ташкент. Он умер в самолете над Средней Азией.
А пока до вечера было еще далеко, подполковник Юрий Петров только что привез с секретного аэродрома на центральную площадь Ашхабада гостей из Москвы.
– Приехали, – сказал Петров. – Вот ЦК партии.
На первый взгляд, большое белое здание было невредимо. В третьем часу ночи с 5-го на 6 октября там шло заседание (по примеру кремлевского вождя в те времена чиновники часто работали по ночам), и все заседавшие начальники остались живы, здоровы и благополучны.