Письмо к любимой молчанова, брошенной им, как о том сообщается в № 219 «Комсомольской Правды» в стихе по имени «Свидание» *
Слышал — вас Молчанов *бросил,будто он предпринял это,видя, что у вас под осеньнет «изячного» жакета.На косынку цвета синькисмотрит он и цедит еле:— Что вы ходите в косынке?да и… мордой постарели? *Мне пожалте грудь тугую.Ну, а если нету этаких… *Мы найдем себе другуюв разызысканной жакетке. —Припомадясь и прикрасясь,эту гадость вливши в стих,хочет он марксистский базиспод жакетку подвести.«За боль годов,за все невзгодыглухим сомнениям не быть! *Под этим мирным небосводомхочу смеятьсяи любить».Сказано веско.Посмотрите, дескать:шел я верхом, шел я низом,строил мост в социализм,недостроил и устали уселся у моста.Травка выросла у моста,по мосту идут овечки,мы желаем — очень просто! — *отдохнуть у этой речки.Заверните ваше знамя!Перед нами ясность вод,в бок — цветочки, а над нами —мирный-мирный небосвод.Брошенная, не бойтесь красивого слогапоэта, музой венчанного!Просто и строгоответьте на лиру Молчанова:— Прекратите ваши трели!Я не знаю, я стара ли,но вы, Молчанов, постарели,вы и ваши пасторали.Знаю я — в жакетах в этихна Петровке бабья банда.Эти
польские жакеткик нам провозят контрабандой.Чем, служа у муз по найму,на мое тряпье коситься,вы б индустриальным займомпомогли рожденью ситцев.Череп, што ль, пустеет чаном,выбил мысли грохот лирный?Это где же вы, Молчанов,небосвод узрели мирный?В гущу ваших роздыхов,под цветочки, на рекузаграничным воздухомне доносит гарьку?Или за любовной блажьюне видать угрозу вражью?Литературная шатия,успокойте ваши нервы,отойдите — вы мешаетемобилизациям и маневрам.
Сложны и путаны пути политики.Стоя на каждом пути,любою каверзой в любом видикеангличанка мутит.В каждой газете стоит картинка:на шее у Бриана * туша Детердинга *.Зол и рьянмусье Бриан,орет благим, истошным матом:«Раковский, Раковского, Раковскому уйти! *Он никакая не персона грата», —это Бриана англичанка мутит.И если спокойные китайцыв трюмах и между котламина наших матросов кидаютсяс арестами и кандалами,цепь, на один мотив гуди:китайца мозги англичанка мутит.Если держим наготове помпына случай фабричных поджогов и пожарови если целит револьверы и бомбыв нас половина земного шара —это в секреты, в дела и в бумагиносище сует английский агент,контрразведчик ему титул,его деньгой англичанка мутит.Не простая англичанка — богатая барыня.Вокруг англичанки лакеи-парни.Простых рабочихне допускают на хозяйские очи.Лидер-лакейуслуживает ей.Ходят Макдональды * вокруг англичанки,головы у них — как пустые чайники.Лакей подает то кофею, то чаю,тычет подносы хозяйке под нос.На вопросы барыньки они отвечают:— Как вам, барыня, будет угодно-с. —Да нас не смутишь — и год мутив.На всех маневрах в марширующих ротахслышу один и тот же мотив:«Англичанка, легче на поворотах!»
Прожив года и голодные и ярые,подытоживая десять лет,рапортуют полтора миллиона пролетариев,подняв над головою профсоюзный билет: *— Голосом, осевшим от железной пыли,рабочему классу клянемся в том,что мы по-прежнему будем, как были, —октябрьской диктатуры спинным хребтом.Среди лесов бесконечного леса,где строится страна или ставят заплаты,мы будем беречь рабочие интересы —колдоговор, жилье и зарплату.Нам денег не дадут застраивать пустыри,у банкиров к нам понятный холод.Мы сами выкуем сталь индустрии,жизнь переведя на машинный ход.Мы будем республику отстраивать и строгать,но в особенности —утроим, перед лицом наступающего врага,силу обороноспособности.И если о новых наступающих баронахпронесется над республикой кровавая весть,на вопрос республики: — Готовы к обороне? —полтора миллиона ответят: — Есть! —
Между писателем и читателем стоят посредники,и вкус у посредника самый средненький.Этаких средненьких из посреднической ратитыща и в критиках и в редакторате.Куда бы мысль твоя ни скакала,этот все озирает сонно:— Я человек другого закала.Помню, как сейчас, в стихах у Надсона *…Рабочий не любит строчек коротеньких.А еще посредников кроет Асеев *.А знаки препинания? Точка — как родинка.Вы стих украшаете, точки рассеяв.Товарищ Маяковский, писали б ямбом,двугривенный на строчку прибавил вам бы. —Расскажет несколько средневековых легенд,объяснение часа на четыре затянет,и ко всему присказывает унылый интеллигент:— Вас не понимают рабочие и крестьяне. —Сникает автор от сознания вины.А этот самый критик влиятельныйкрестьянина видел только до войны,при покупке на даче ножки телятины.А рабочих и того менее —случайно двух во время наводнения.Глядели с моста на места и картины,на разлив, на плывущие льдины.Критик обошел умиленнодвух представителей из десяти миллионов.Ничего особенного — руки и груди…Люди — как люди!А вечером за чаем сидел и хвастал:— Я вот знаю рабочий класс-то.Я душу прочел за их молчанием —ни упадка, ни отчаяния.Кто может читаться в этаком классе?Только Гоголь, только классик.А крестьянство? Тоже. Никак не иначе.Как сейчас, помню — весною, на даче… —Этакие разговорчики у литераторов у насчасто заменяют знание масс.И идут дореволюционного образцатворения слова, кисти и резца.И в массу плывет интеллигентский дар —грезы, розы и звон гитар.Прошу писателей, с перепугу бледных,бросить высюсюкивать стихи для бедных.Понимает ведущий класси искусство не хуже вас.Культуру высокую в массы двигай!Такую, как и прочим.Нужна и понятна хорошая книга —и вам, и мне, и крестьянам, и рабочим.
Я взял газетуи лег на диван.Читаю: «СкучаетМолчанов Иван» *.Не скрою, Ванечка:скушно и нам.И ваши стишонки —скуки вина.Десятый Октябрьу всех на носу,а вы ухватилисьза чью-то косу.Любите и Машуи косы ейные.Это вашедело семейное.Но что нам за толкот вашей от бабы?!Получше стишкиписали хотя бы.Но плох ваш роман.И стих неказист.Вот так любил былюбой гимназист.Вы нам обещаете,скушный Ваня,на случай нуждыпойти, барабаня.Де, будет туман *.И отверзнете ротна весь на туманзаорете: — Вперед! —Де, — выше взвивайтекрасное знамя!Вперед, переплетчики,а я — за вами. —Орать «Караул!»,попавши в туман?На это не надобольшого ума.Сегодняшний деньвозвеличить вам ли,в хвосте у событийо девушках мямля?!Поэт настоящийвздувает заранееиз искры неясной —ясное знание.
Выходи, разголосяпесни, смех и галдеж,партийный и беспартийный — всярабочая молодежь!Дойди, комсомольской колонны вершина,до места — самого сорного.Что б не было ни одной беспризорной машины,ни одного мальчугана беспризорного!С этого понедельникани одного бездельника,и воскресение и субботапонедельничная работа.Чините пути на субботнике!Грузите вагоны порожненькие!Сегодня — все плотники,все железнодорожники.Бодрей в ряды, молодежькомсомола, киркой орудующего.Сегодня новый кладешькамень в здание будущего.
Десять прошло. Понимаете? Десять!Как же ж поэтам не стараться?Как на театре актерам не чудесить?Как не литься лавой демонстраций?Десять лет — сразу не минуют.Десять лет — ужасно много!А мы вспоминаем любую из минут.С каждой минутой шагали в ногу.Кто не помнит толькопереулок Орликов?!В семнадцатом из Орликовавыпускали голенькова.А теперь задираю голову моюна Запад и на Восток,на Север и на Юг.Солнцами окон сияет Госторг,Ваня и Вася —иди, одевайся!Полдома на Тверской(Газетного угол).Всю ночь и день-деньской —сквозь окошки вьюга.Этот дом пустойорал на всех:— Гражданин, стой!Руки вверх! —Не послушал окрика, —от тебя — мокренько.Дом — теперь: огня игра.Подходи хоть ночью ты!Тут тебе телеграф —сбоку почты.Влю — блен весь — ма —вмес — то пись — мак милке прямошли телеграммы.На Кузнецком на мосту,где дома * сейчас растут, —помню, было:пала кобыла,а толпа над дохлойголодная охала.А теперь магазингорит для разинь.Ваня наряден.Идет, и губа еговся в шоколадес фабрики Бабаева.Вечером и поутру,с трубами и без труб —подымал невозможный трудулиц разрушенных труп.Под скромностью ложной радость не тая,ору с победителями голода и тьмы:— Это — я!Это — мы!
Все хочу обнять, да не хватит пыла, —куда ни вздумаешь глазом повесть,везде вспоминаешь то, что было,и то, что есть.От издевки от царёвойглаз России был зарёван.Мы прогнали государя,по шеям слегка ударя.И идет по свету, и гудит по свету,что есть страна, а начальствов нету.Что народ трудовой на земле на этойправит сам собой сквозь свои советы.Полицейским вынянченстарый строй, а нынче —описать аж не с когорожу полицейского.Где мат гудел, где свисток сипел,теперь — развежливая «снегирей» *манера.Мы — милиционеры.Баки паклей, глазки колки,чин чиновной рати.Был он хоть и в треуголке,но дурак в квадрате.И в быт в новенькийлезут чиновники.Номерам не век низаться,и не век бумажный гнет!Гонит их организация,гнет НОТ *.Ложилась тень на все векаот паука-крестовика.А где сегодня чиновники вер?Ни чиновников, ни молелен.Дети играют, цветет сквер,а посредине — Ленин.Кровь крестьян кулак лакал,нынче сдох от скуки ж,и теперь из кулакастал он просто — кукиш.Девки и парни,помните о барине?Убежал помещик,раскидавши вещи.Наши теперь яровые и озимь.Сшито село на другой фасон.Идет коллективом, гудит колхозом,плюет на кобылу пылкий фордзон *.Ну, а где же фабрикант?Унесла времен река.Лишь когда на шарж заглянете,вспомните о фабриканте.А фабрика по-новому железа варит.Потеет директор, гудит завком.Свободный рабочий льет товарыв котел республики полным совком.
Были у папочкидети — гимназистики.На фуражке-шапочке —серебряные листики.В гимназию — рысью.Голова — турнепсом.Грузит белобрысую —латынью, эпосом.Вбивают грамматикув голову-дуру,мате-ма-тикуилитературу:«Пифагоровы штанына все стороны равны…» *«Алексей, Гордей, Сергей,Глеб, Матвей да Еремей…» *Зубрят Иловайских *, приклеив к носу,про Барбароссов * и про Каноссу *.От новых переносятся к старым векам,перелистывают справа налево;дескать, был мусью Адам,и была мадам Ева.В ухо — как вода,из уха — как водица,то, что никогдаи никому не пригодится.В башку втемяшивают,годы тратя:«Не лепо ли бяше,братие…» *Бублики-нули. Единицы леса…А сын твердит, дрожа осиной:«Пой, о богиня, про гнев Ахиллеса,Пелеева сына» *.Зубрит — 8 лет! — чтобы ему дорастидо зрелости и до премудрости.Получит гимназистикаттестат-листик.От радости — светится,напьется, как медведица.Листик взяв,положит в шкаф,и лежит в целостиаттестат зрелости.И сказки про ангелов, которых нет,и все, что задавали — до и от —и все, что зубрили восемь лет, —старательно забывают в один год.И если и пишет — ученый и прыткий, —то к тете, и только поздравительные открытки.Бывшие гимназисты — в дороге, в избранной,кому понадобился вздор развызубренный?!Наши не сопели ни по каким гимназиям,учились ощупью, по жизни лазая,веря в силу единственной науки —той, что облегчает человечие руки.Дисциплина машин, электричество, паручат не хуже учебников и парт.Комса на фабрике «Красная нить»решила по-новому нитки вить *.Ночами она сидит над вопросом:как лучше укладывать нитки по гроссам?Что сделать, чтоб ящики с ниткой этойтекли по станку непрерывной лентой?На что по селам спрос настоящий —большой продавать или маленький ящик?С трудом полководя чисел оравою,считают и чертят рукою корявой.Зубами стараютсяв гранит вгрызаться,в самую в «раци —онализацию».И вот, в результате грызенья гранита —работы меньше и больше ниток.Аж сам на комсомолию этусеребряным глазом, моргая сквозь смету,глядит пораженныйрубль сбереженный.Остались от старого ножки да рожки,но и сейчас встречается дядятакой, который в глупой зубрежкенауки без толку долбит, как дятел.Книга — книгой,а мозгами двигай.Отжившие навыки выгони, выстегав.Старье — отвяжись!Долой советских гимназистиков!Больше — строящих живую жизнь!
Объевшись рыбачьими шхунами досыта,Каспийское море пьяно от норд-оста.На берегу — волна неуклюжаи сразу ложится недвижимой лужей.На лужах и грязи, берег покрывшей,в труде копошится Баку плоскокрыший.Песчаная почва чахотит деревья,норд-ост шатает, веточки выстегав.На всех бульварах, под башней Девьей *,каких-нибудь штук восемнадцать листиков.Стой и нефть таскай из песка —тоска!Что надо в этом Баку Детердингу *?Он может купить не Баку — а картинку.Он может купить половину Сицилии(как спички в лавке не раз покупали мы).Ему сицилийки не нравятся? Илиприрода плохая? Финики, пальмы!Не уговоришь его, как ни усердствуй.Сошло с Детердинга английское сэрство.И сэр такой испускает рык,какой испускать лабазник привык:— На кой они хрен мне, финики эти?!Нефти хочу!Нефти!!!