Том 9. Учитель музыки
Шрифт:
Ссылались на какого-то знакомого, который занимает большую квартиру, а платит меньше. Потом оказывалось, вовсе не меньше – а внес «отступного» столько, что, если разложить, выйдет, пожалуй, и дороже.
Мне казалось, так упорно и неотступно расспрашивая о плате, собираются внести «терм» за Корнетова и освободить его на три месяца от всяких квартирных забот, но скоро я понял, что это просто так полагается – новосельный чесать язык.
Но этим дело не кончилось: от квартиры перешли к обстановке – к столам, буфету, сомье, стульям. Корнетов взял в рассрочку и само собой переплатил, но где же было взять, чтобы сразу выложить?
И тут я понял, что дураков на свете водится гораздо больше, чем это принято думать, или чем больше живешь, тем больше удивляешься.
К чаю стояли удивительные вещи: орехи в сахаре, пастила, английские и голландские печенья, миндальные «макароны», крендель, румяные еврейские халы, кавказский чурек, малороссийский хруст, алжирские финики, миндаль и варенье, а в кирпичной берлинской сахарнице знаменитый кристаллами «канарский» сахар.
– Птицы принесли, – сказал мне Корнетов, – попробуйте хворост.
Эти «птицы» – в первый раз вижу – две барышни с красными перышками.
Новой была и дама – служила кельнершей в русском ресторане, теперь ночной шофер: она вошла шумно и, торопясь, объявила, что у нее есть проект – и Корнетов сразу разбогатеет. Вы думаете, она сказала о чудесной невидимой руке византийских сказаний, которая дает и исчезает, или на современный лад, о каком-нибудь чудодейственном Форде, нет.
– Напишите сценарий для фильма.
– Да я не умею, – сказал Корнетов.
– Но это так просто…
И принялась рассказывать подробно о жизни какого-то своего знакомого, который был замечательным дансёром – «нарасхват» – и ничего, а теперь пишет «звуковые» сценарии и так разбогател, что ни в чем не нуждается.
Никому нельзя было вставить слова: она одна говорила и с чаем и без чая, с орехами и без орехов, заполняя паузы многозначительными «и все такое». Я узнал, что за свою способность – «так из ничего насыщать словами», она получила прозвище «Борщок». Борщок был непрерывен и нескончаем – она забыла о фильме и о своем счастливом знакомом и убеждала Корнетова заняться: «работа не трудная и всем доступная – «дансёр!» – успех у дам и он обеспечен». Глядя на Корнетова, я думал: «хорош тенёр, и до чего он похож на китайца!». И только раз – в момент глотка – прозвучал математически точный голос:
– Я восхищен без остатка!
Это профессор Сушилов над селедкой: в «готовом виде» эту селедку принесла барышня в шапочке, примостившаяся вместе с другою – «Кроликом», на чемодане; обе с приподнятой головой для равновесия.
Не было человеческих сил остановить Борщка – сорвала вечер! – и даже «Ситуация», дама говорливая в возвышенном тоне, художница, только многозначительно перешептывалась с соседями, «меча икру» на корзине под Кроликом и барышней в шапочке, и сама кукушка, запрятавшись в своем кукушечьем домике,58 хоть дверца и отворялась, но не слыхать – не куковала.
И надо было, чтобы весь «Монументальный Париж», от Сакре-Кер до Обсерватории, и от Июльской колонны до Трокадеро, все церкви, площади, дворцы, музеи, госпиталя, сады и памятники до последнего – Мицкевичу, рухнули на ее голову, хороня с ней и двух соседей ее, «нарицательных» Ржова и Дулова –
Корнетов принес гвозди и молоток, но самому подступиться к стене за стульями и табуретками не было никакого хода.
– Мои руки созданы не для гвоздей! – сказала неизвестная мне дама, по-видимому, манекенша, принимая от Корнетова молоток и гвозди.
А высвободившиеся первыми Увязка и Продукция помогли ей водворить Nouveau Paris Monumental на старое место.
Наступившим замешательством воспользовался Корнетов и для своей подстрекательной наводки рассказал о греческих соседях, пылесосе, зверях и ветчинном сне.
И, как всегда, первым выступил экономист Птицин.
– Если ваш грек – Аксиотис, – Птицин всегда все опровергал, – какой же это грек? Лакакон, Горгонит, Катакал, Пастила, Лаханодракон, вот это греки, а ваш Аксиотис вовсе не грек и даже не валах, это куце-валах, и изучать Византию ни к чему.
И, как всегда, Птицину ответил бывший издатель Пытко-Пытковский:
– Чтобы постигнуть кельтскую Европу, – сказал Пытко-Пытковский угрожающе, – надо знать Византию и, чтобы проникнуть в душу нашей родины – татарской России, без Византии нельзя: Византия это дух души России. А знаменитый «всешутейший собор», вы думаете это выдумал Петр? нет, еще в IX веке за него постарался византийский император Михаил III, прозванный не «великим», а «пьяницей» за свои сверхъестественные безобразия.
Петушков, как человек практический – «доставляет продукты на дом» – советовал Корнетову устроить где-нибудь в Гаво собрание59 и объявить о своем пророческом видении гигантского окорока:
– Не иначе, как к падению большевиков: успех обеспечен.
Кто-то поинтересовался о куце-валахах: где они живут, входят ли в Лигу Наций и как называется их главный город?
Но профессор Сушилов, поддавшийся на таинственное явление зверей, рассказал свое, не менее таинственное, и как раз в ту же самую ночь.
Как известно, смертная казнь совершается на Араго, там у бесконечной тюремной стены ставится гильотина, а это совсем по соседству с Корнетовым. Засидевшись на Монпарнасе в «Куполь» – «un quart de Vichy» (за стаканом Виши), домой ему не хотелось, задумал проведать Корнетова и дорогой наткнулся: «la veuve!»60. И как человек нежный и чувствительный при виде гильотины («la veuve») был он так потрясен, не помнит, как и очутился у себя в Нейи, а хорошо знает, что ни в метро, ни на трамвай не садился.
– При одном воспоминании волосы встают дыбом! – Сушилов, действительно, был взволнован, хотя волосы на его голове только сзади к вороту висли, с голой макушки.
И опять выступил Птицин: Птицин усомнился в Сушиловской гильотине – в газетах не было никакого сообщения, и вернее всего, Сушилов попал не на Араго, а на Порт-Рояль: как раз против рю-де-ля-Сантэ рынок:
– Не гильотину, а укрепляли чугунные стойки для навеса!
За Сушилова заступился его друг Monsieur Dorat: по его мнению, таинственное в мире не прекращается, а во Франции – в Париже, мировом центре, где жизнь так напряжена, среди самых нормальных явлений таинственное неизбежно, это как болотные огоньки из трясины – и явление дрессированных зверей и «la veuve» (гильотины) возможны.