Том седьмой: Очерки, повести, воспоминания
Шрифт:
Долго еще раздавалась по двору команда Авдея. Он, как гончая собака, раз сто взбежал и сбежал по лестнице. Там поддержит уголок дивана или шкафа, там даст полезный совет, как обернуть мебель, верхом или низом.
– Вот так, вот так, – слышалось беспрестанно, – нет, нет, повыше, еще, пониже, пониже: так, так; ну, слава богу, прошло!
Из окон глядели любопытные. Иные не отходили от окна во все время перевозки: часа этак четыре. Всё по разным причинам. Один любит знать, какая у кого мебель, кто на чем спит, ест, –
– Вот шкаф несут, – говорил один соседу.
– Теперь, чай, возьмут комод, – отвечал тот.
– Эх, картину-то как он взял, дурачина: того и гляди заденет за перила! – и тут же не вытерпит и закричит из окна: – смотри, картину-то, картину попортишь!
Экономка чиновника, Фекла Андревна, набожная женщина, оставалась у окна до тех пор, пока Авдей внес последнюю утварь – кадочку с песком, корзинку с пустыми бутылками, две сапожные щетки и кирпич. Она пересказала все своему чиновнику.
– Новый жилец переехал, Семен Семеныч! – сказала она.
Семен Семеныч понюхал табаку, поправил крест в петлице и молчал.
– Богатый должен быть, – начала она опять, – нанял ту квартиру, что на нашу и на парадную лестницу выходит. Зало-то окнами на улицу. Восемьдесят рублей в месяц ходит.18 Тот все молчит.
– Шандалы, я думаю, одни рублей сто заплачены; а столы, стулья какие! диваны красные и зеленые, да премягкие: я на один присела, пока он стоял на коридоре, так и ушла вот до этих пор, инда испужалась.
– До каких пор? – спросил Семен Семеныч флегматически.
– Вот до сих.
Она показала рукой.
– А где он служит?
– Не успела спросить у человека… вот ужо разве.
– Добро, давайте-ка обедать, – сказал Семен Семеныч, – нечего растабарывать.
И хорошенькая соседка вертелась все на пороге. Она прыгала и резвилась, как котенок, даже поговорила с Авдеем.
– А кто твой барин? – спросила она.
– Он-с барин, сударыня!
– Знаю, да кто?
– Не могу знать, майор ли, советник ли какой: должен быть полковник.
– Где ж он?
– Кушать где-нибудь изволит.
– А разве он не дома кушает? А богат он?
И засыпала вопросами.
– Пусти меня заглянуть к вам, пока нет барина.
– Извольте, сударыня! Да ведь у нас еще не убрато.
Она вбежала, все пересмотрела, посидела на всех диванах, креслах и выпорхнула, как птичка.
– Вот погоди ты, егоза! – ворчал Авдей, разбираясь на новой квартире, – ужо он тебе все сам расскажет, усадит тебя, уймешься, перестанешь прыгать-то!
Хлопоты Авдея заключились тем, что он побранился с верхней бабой, Степанидой Игнатьевной, знакомой дворника.
– Что ты, тетка, оставила ушат на дороге? убери! – сказал он.
– Ну, погоди, уберу.
– Чего годить! Вот барин приедет ужо, даст тебе.
– Боюсь я твоего барина? что он мне даст? Эка невидаль! мы сами чиновники.
– Убери, говорят тебе, старая ведьма!19 – Еще ругается! как я скажу своему хозяину, так он тебе скорее даст. Будешь помнить, как ругаться, окаянный, каторжник, чтоб тебе ни дна, ни покрышки…
Она еще звонко кричала, но Авдей захлопнул дверь.
– Ух! – сказал он, отирая пот с лица, – умаялся! С утра маковой росинки во рту не было. Хоть бы закусить чего-нибудь. Боюсь в лавочку сходить: неравно приедет. Да, чай, уж и заперто – поздно. Нешто выпить?
Он отворил маленький шкаф, достал узенькую четырехугольную бутылку светлозеленого стекла в плетенке, потом запер на крюк дверь, налил рюмку и поставил ее на стол. Он оглядывал ее со всех сторон.
– Какая бутылка! – рассуждал он, смеючись, – словно наша косушка, а ликера прозывается! Три целковых за этакую бутылку – а? Ну, стоит ли? Вот деньги-то сорят! Как у них горло не прожжет? – ворчал он – и отхлебнул.
– Какая мерзость! – говорил он с гримасой, – а поди ж ты!
И выпил всю рюмку.
– Право, мерзость!
Между тем Иван Савич возвращался в это время домой. Пошел дождь, один из тех петербургских дождей, которым нельзя предвидеть конца.
Иван Савич позвонил у ворот – никто не показывался. Он другой раз – тоже никого. Наконец после третьего звонка послышались шаги дворника.
– Господи, боже мой! – ворчал он, идучи к воротам. – Что это такое? совсем покою нет: только заснул маленько, а тут чорт какой-то и звонит… Кто тут?
– Я.
– Да кто ты?
– Новый жилец.
– Какой жилец?
– Что сегодня переехал.
– Что те надо?
– Как что: пусти поскорее. Ты видишь, я под дождем.
– Ну, вот погоди: я за ключом схожу.
Дворник ушел и пропал, а дождь лил как из ведра.
Иван Савич принялся опять звонить что есть мочи. После третьего звонка послышались шаги дворника и ворчанье.20 – Что это такое, господи! покою совсем нет. Должность проклятая… не дадут! Кто тут?
– Да я же, тебе говорят!
– Да кто ты?
– Новый жилец.
– Ты еще все тут? что те надо?
– Как что? ах ты, разбойник! пустишь ли ты меня? я до костей промок.
– Ну, вот погоди: ключ возьму.
Он пошел и, к удовольствию Ивана Савича, возвратился тотчас и начал вкладывать ключ в замок.
– Ну, скорее же! – сказал Иван Савич.
– Вот постой, что-то ключ не входит. Что это, господи, за должность за проклятая, совсем покою нет! так и есть… не тот ключ взял: это от сарая.
– Отпирай же! – кричал Иван Савич, – не то…
– Да ты бы где-нибудь заснул; вишь ты, ключа-то долго теперь искать.