Том Йорк. В Radiohead и соло
Шрифт:
Но вообще-то многие стихи альбома кажутся до странности пророческими. «The Bends» звучит как автобиографическое описание того, что случилось после выхода в свет «Creep». Совершенно ясно, что это аллегория истории группы, которая слишком быстро поднялась к вершинам и испытала надрыв от давления извне. Однако многие песни были написаны ранее, ведь и задолго до старта «Creep» в Америке группе не раз сопутствовал успех.
«У меня уже была четырехдорожечная запись „The Bends", когда мы работали над „Pablo Honey", — рассказал Том в 1995 году в телеинтервью. — Не знаю, почему мы не довели ее до ума... Я слил всю дрянь в эту песню. А потом все это действительно начало происходить, что выглядело совершенно дико. Когда
К моменту окончания «The Bends» Том чувствовал, что группа вернулась в форму. В еще одном интервью он сказал: «Где-то по дороге мы утеряли радость от того, чем занимались, и все это стало казаться идиотизмом. Но когда мы заканчивали Thе Bends", мы думали: „Да, вот почему мы во все это ввязались"».
Другой вдохновляющий момент наступил, когда ребята добавили струнные инструменты к основе «Fake Plastic Trees». Тогда они в первый раз сделали совместную запись с другими музыкантами и собрали необычный ансамбль с Кэролайн Лавелл, виолончелисткой, которая играла партию в песне «Unfinished Sympathy» группы Massive Attack, и Джоном Маттиасом, молодым скрипачом, с которым Том познакомился в Эксетере.
«Впервые они привлекли других музыкантов на этом альбоме, — рассказал автору книги Джон Маттиас. — Думаю, это помогло сделать его в некотором смысле более реальным. У меня сложилось впечатление, что это оживило процесс». С тех пор Джон создал немало собственной музыки, заслужившей признание, но в то время не все были довольны решением Тома пригласить старого университетского приятеля.
«Когда они прибыли, я осознал, что нам достались студент-скрипач из Оксфорда и, вероятно, лучшая виолончелистка на свете, — заявил Джон Леки в интервью журналу "Melody Maker". — Так что атмосфера стала слегка напряженной».
«Я не был студентом, — говорит Джон, — но не был и настоящим профессионалом, а вот она [Кэролайн Лавелл] была просто великолепна. Она была потрясающим музыкантом. Том чуть в лепешку не разбился, чтобы оставить меня в команде, полагаю так. Думаю, ему пришлось поспорить с EMI. Он заявил: „Нет, я хочу Джона Маттиаса". И это было довольно смело для того времени и в его положении. Я был им совершенно неизвестен. Вероятно, у него на эту тему состоялся спор и с Джонни, так мне показалось. И я высоко ценил его внимание».
Утром назначенного дня Джон встретился с Томом на выставке фотографа Анни Лейбовиц. Маттиас был удивлен тем, насколько возбужденным и радостным был в тот момент фронтмен группы. Не было ни малейшего признака гнева или смущения, которые стали неотъемлемыми элементами более ранних сессий.
«Не знаю, какая атмосфера была у них прежде, — продолжает Джон, — но у меня сложилось впечатление, что записи давались им нелегко, к тому же на них все давили. Но они были в восторге от своей работы. Некоторые композиции для второй стороны синглов были только что записаны и звучали просто великолепно».
Однако, как и в случае с «Раblо Ноnеу». мучения еще не закончились. Музыкантам по-прежнему приходилось собирать песни из кусочков. Первоначальные миксы при прослушивании звучали, на их взгляд недостаточно хорошо. Группа и представители лейбла не знали, что делать. А потом кому-то в голову пришла парадоксальная идея пригласить продюсеров «Раblо Ноnеу» Пола и Шона, чтобы те взглянули, чем можно помочь. Это было спорное решение: хотя музыкантам нравились эти два американца, процесс сведения «Pablo Honey» шел не так уж гладко. К концу той работы отношения музыкантов с продюсерами стали довольно напряженными. Лишь в ретроспективе участники группы стали понимать, что у них с Полом и Шоном сложилась отличная команда, особенно учитывая качество материала, с которым приходилось иметь дело.
«Это была одна из тех тупиковых ситуаций, когда возникают всякие мысли: неужели хоть кто-то может тут помочь? — вспоминает Пол. — И кто-то поднял руку, не знаю даже, кто именно, и сказал: „Слушайте, эти парни сделали треки, продаваемые миллионными тиражами, настоящие хиты. Давайте позовем их". Думаю, это было сказано наугад... просто они старались найти хоть какое-то решение и вдруг оказалось, что оно отлично сработало.
Самой первой мы начали сводить „Bones" и подумали: „Да, точно как у Pixies", и сделали ее именно в таком стиле, а потом послали им обратно — и попали точно в яблочко. Так и пошло: они подбрасывали нам материал, а мы возвращали готовые треки. Процесс занял некоторое время, а кое-какие композиции переделывали по нескольку раз. "Just " пришлось перезаписывать раз пять. Группа... могла сказать: „Нет, давайте еще разок, эта часть должна звучать громче или как-то иначе". И мы посылали им новый вариант, и вскоре они сгружали обработанную версию в раздел „Готово". Это продолжалось довольно долго, и мы параллельно занимались другими вещами». Некоторые миксы Джона Леки тоже пошли в дело — например, «Street Spirit» и «Iron Lung», — и наконец все записи были приведены к идеальному балансу.
Независимо от степени собственного участия в процессе, Шон признает, что профессиональные навыки Леки, а также его инженеров (ныне неизвестных) и Найджела Годрича стали ключевыми факторами успеха «The Bends».
«Одной из причин, почему мы с Полом взялись за „The Bends", было удовольствие от работы со столь безукоризненными записями, — продолжает Шон. — Вообще-то нам С Полом могли бы дать и чуть больше свободы, потому что фактически треки были уже готовы — полноценные записи на двадцати четырех дорожках, никакого вшивого ..Pro-Tools". Мы всего лишь пропускали их через нашу аппаратуру и говорили себе: „Давай сделаем звук как у Van Halen!" Конечно, говорилось это скорее в шутку, но полагаю, они действительно хотели вывести на первый план мощь гитары, которой обладали. Когда они начали работать с Найджелом, они сказали: „Мы не хотим больше всей этой гитарной муры". И это было отлично. „The Bends" стал предпоследним альбомом Radiohead как сугубо гитарной группы. Для этого и позвали нас с Полом, потому что мы умели работать с настоящими рок-н-ролльными гитарами».
В какой-то момент работы над сведением альбома Эд слетал в Америку на выходные и заодно посетил студию Шона и Пола «Fort Apache». Они были поражены, когда он Рассказал им, насколько близко группа была к тому, чтобы завязать с музыкой. «Они чуть не бросили работу, пока записывали „The Bends", — вспоминает Пол. — По словам Эда, они действительно считали, что сделали никудышные записи и упустили свой шанс». «Нас одолевала настоящая паника, — признавался Джонни позднее. — Мы думали: „О нет, какие же мы идиоты, да и музыка наша — полное дерьмо! Настоящий провал"».
«Они вышли на ту стадию работы в студии, когда все, на что раньше не обращали внимания, становится отчетливо видно, — объясняет Пол. — Чем больше стараешься, тем хуже все выходит. Поскольку они считали, что все потеряно, то в итоге выиграли. А они верили совершенно искренне. Не просто сомневались, не бросить ли все это к черту, а думали: „Мы все испортили и упустили. С нами покончено. Radiohead больше не существует". Но как раз в это время от нас из Америки пошли миксы, и они реагировали примерно так: „Постойте, а вроде ничего!" И все хлопали друг друга по спине и восклицали: „Здорово!" И ситуация сразу изменилась. Но они и в самом деле успели опуститься до самого дна, вплотную подошли к осознанию конца. Тот факт, что записи отвечают их ожиданиям, казался им просто чудом. Это было словно повторение чуда „Creep" — как могло случиться, что все обернулось удачей после такого ужаса? По-настоящему важная история группы состоит в том, как они боролись за то, чтобы выбраться из этой ловушки».