Томас Мюнцер
Шрифт:
Еще осенью Мюльхаузен привлек внимание ландграфа. В начале года к нему за помощью обратились беглые бургомистры. Стоит ли охотиться по деревням за отдельными подстрекателями, когда в Мюльхаузене — очаг опаснейшей заразы? Там Мюнцер содействует злодейскому сговору черни с мужиками. Он связан с крестьянами Шварцвальда и видит в них своих союзников и братьев. Необходимо нанести удар по Мюльхаузену.
Весенний ветер раздувал пламя полыхающего во Франконии бунта. На пасху огонь добрался и до Гессена. Восстала Фульда. Город Херсфельд встал на сторону крестьян. Ландграф Филипп не колебался. Он поднял на ноги огромное войско и захватил с собой мощные пушки. Взяв Херсфельд, ландграф двинулся на Фульду. Там обнаружилось много такого, что его
Фульда сдалась. В замке были обезглавлены зачинщики. Ландграф обвинил власти в попустительстве мятежу. Он, вассал фульдского аббата, провозгласил отныне себя его сюзереном по праву завоевания.
Содранную с города контрибуцию он велел разделить среди наемников. Пять суток Филипп стоял в Фульде, и все пять суток крестьяне во рву не получали ни воды, ни пищи. Туда швыряли отбросы из кухни. Ландграф любил смотреть, как из-за них ссорились.
А в это время восстание, начавшееся и в Тюрингии, распространялось все шире и шире. Филиппа очень волновали успехи франконцев. Но он был убежден, что надо идти в Тюрингию. Здесь нет еще таких многотысячных отрядов, как в других местах, но во главе восстания стоят люди, которые стремятся к перевороту.
Он решил, невзирая на опасность, грозящую собственным владениям, направиться в Тюрингию. Какое безумное благородство! Стареющие дамы восторженно приветствовали юного ландграфа. Слава богу, в этот век расчетливости и торгашества не перевелись еще среди немецкой знати настоящие рыцари!
Филипп усмехался. За кажущимся безрассудством и чрезмерным рыцарским пылом скрывался холодный расчет. Он был прозорливей, чем его умудренные опытом советники. Со всех сторон ландграфа пугали драконом великого возмущения, его лапами, которые тянулись к Гессену. Он лучше других видел опасность, и поэтому хотел поразить дракона непокорности в самое сердце — изловить и обезвредить Томаса Мюнцера.
Особой вины Пфейфер за собой не чувствует. Да, он взял часть монастырских вещей, но это его доля, его законная доля. Кому, как не ему, вкушать плоды победы. Он начал войну с монахами, когда Мюнцера здесь не было и в помине. Он нанес старому магистрату самые тяжелые удары. Если бы не он, Пфейфер, Томасу никогда бы не вернуться в Мюльхаузен. Он по праву взял свое, потому что настоял идти на монастыри, а не бежать навстречу рудокопам. Послушались бы Мюнцера — сидели бы все сейчас впроголодь под Франкенхаузеном.
Томас меняется в лице. Пфейфер еще оправдывает такое злодейство! А ведь он не просто украл у общины ее достояние, он пренебрег общей пользой ради низкой своей корысти. Пфейфер говорит о каком-то своем праве, а сам поостерегся хранить украденное в собственном доме и запрятал его к старой тетке. Он предал великое дело за парчовые покрывала да золотые чаши. И он должен быть за это наказан!
Мюнцер говорит Пфейферу, что будет всеми силами добиваться суровейшего наказания отступников. Да, ему давно пора в поход. Восемь драгоценных дней потеряны из-за эйхсфельдской затеи. Но он не может покинуть Мюльхаузена, пока дело не решено. Ведь это не просто хищение — это злейшая измена. И так уже прежние советники ехидно хихикают по углам: басни, мол, о царствии божьем на земле, когда все станет общим, только для того и нужны, чтобы ловкие плуты могли бы легче прибирать к рукам чужое добро! И что же выходит: Пфейфер, который годами обличал жадность папистов и кричал о равенстве, при первой возможности грабит общину. Ради чего же они борются — чтобы вместо монахов
Томас требует от Вечного совета, чтобы разобрали дело Пфейфера и всех, кто постыдно нарушает клятвы. Сатана, пишет Мюнцер, орудует вовсю, он любыми путями стремится причинить вред общей пользе. Крайне необходимо сегодня же на сходке допросить всех, по чьей вине город терпит огромный ущерб. Если они не покаются в своем злодействе, то отряд должен их сурово наказать. Когда Иуда разоблачен, он уже не опасен! Мюнцер настаивает, чтобы общину собрали немедленно. С этим надо покончить еще до выступления в поход!
Его обращение повисает в воздухе. Вечный совет не торопится. Томасу не понятна такая медлительность. Неужели и впрямь не клевета слухи о том, что Пфейфер вовремя поделился добычей кое с кем из советников?
Он застрял в Мюльхаузене, а к нему со всех сторон летят письма. Его просят о помощи, быстрой, значительной. В него верят. Его ждут. Отовсюду — призывы прислать подкрепления, жалобы на нехватку оружия, на трудности, на измену. В надежде поживиться чужим добром к восставшим присоединяются разные проходимцы. С них надо не спускать глаз! Какой-то мошенник в Зондерсхаузене, ссылаясь на приказы, будто бы полученные от Мюнцера, стал своевольничать и притеснять горожан. Томас тут же отвечает: мы таким корыстным злодеям не давали никаких приказов, поэтому немедля сажайте их под арест. Не щадите их, карайте со всей строгостью. Иначе Германия превратится в вертеп разбойников!
Всеми силами старается Томас внушать мужество. Он хочет, чтобы действия отрядов были согласованными. Поднимайтесь, мы скоро будем у вас и вместе разорим гнездо стервятников!
Ждать больше нельзя. Вечный совет должен осудить Пфейфера и послать войско к Франкенхаузену! Ему возражают: сегодня созывать общину несвоевременно. Томас пытается сам собрать общину. Ему открыто идут наперекор. Вечный совет откладывает сходку.
Новый день приносит новые заботы. Крестьяне под Эйзенахом попали в беду. Они поверили в дружеские чувства горожан, а те обманом захватили их предводителя и ящик с деньгами. Теперь весь свет начинает понимать божью правду, пишет Мюнцер эйзенахцам, власть должна быть передана простому народу! А что делаете вы? Вы без устали кричите о справедливости, а когда наши товарищи на вас положились по простоте душевной, вы так коварно с ними поступили! Крестьянам следует отдать и их начальника и их добро.
В Вечном совете знали, что Мюнцеру давно пора выступать в поход, и не торопились разбирать обвинения, опасные не только для Пфейфера. Многое может всплыть! Тем временем Генрих восстанавливал против Мюнцера своих сторонников. Слишком уж много берет на себя этот Альштедтец! Подумаешь, какой самозванный король объявился! Не зря, видно, мюльхаузенцев попрекают, что они не признают законного императора, а поставили над собой собственного.
Мюнцер не мог больше ждать. Он настаивал, чтобы Вечный совет отдал приказ о выступлении мюльхаузенского отряда. Теперь Пфейфер был заодно с советниками: мюльхаузенцы должны прежде всего подумать о себе. Им угрожает нашествие, а они, бросив без защиты жен и детей, ринутся в чужие края. Пусть Мюнцер со всеми пришлыми и отправляется в поход, но граждане Мюльхаузена обязаны остаться дома!
Измена за изменой! Мюнцер обращается к предместьям, где всегда прислушивались к каждому его слову. Призывно бьют барабаны. Но под белое знамя с радугой собираются немногие.
В тяжелый час расстается Мюнцер с женой. Она так хочет идти вместе с ним! Но это невозможно: Оттилия снова ждет ребенка.
Когда 10 мая Мюнцер выступил в поход, отряд насчитывал триста человек, из них большинство были его верные альштедтцы. Они везли за собой всего восемь легких пушек. А ведь он обещал, что к Франкенхаузену направятся все, как один!