Томас Мюнцер

Штекли Альфред Энгельбертович

Мюнцер стоял рядом со знаменем — огромным белым знаменем, на котором была изображена радуга. Над головой его затянутое тучами темнело небо. И вдруг — о, чудо! — на фоне свинцовых облаков появилась радуга.

— Смотрите, смотрите! — закричал Мюнцер. — Само небо дает нам знак, что правда на нашей стороне! Господь обещает помочь нам, ибо на нашем знамени радуга! Суд и возмездие ждут кровожадных тиранов! Будьте бесстрашны! Беритесь за оружие! Бог не хочет, чтобы мы шли на мир с нечестивыми властителями и оставили их безнаказанными!

Все взоры устремились вверх. Великое знамение! На суровые сосредоточенные лица легла печать особой торжественности. Кто-то затянул по-немецки

псалом, переведенный Томасом. Тысячи голосов подхватили слова. Огромная толпа, тесно сгрудившись вокруг Мюнцера, стояла посреди лагеря. Внезапно со стороны холмов, где находились пушки ландграфа, загремели выстрелы. Сперва никто ничего не понял. Князья обещали ждать ответа три часа, а прошли ведь только считанные минуты! Проклятые изменники! Увидя густую толпу, они тут же приказали открыть огонь из всех пушек. Ядра, врезаясь в гущу людей, производили страшные опустошения. Вагенбург был разнесен в щепки. Началось смятение. Мюнцер еще пытался восстановить порядок, хотел остановить бегущих. Но это было уже не в его силах. В лагерь ворвалась неприятельская конница. Лес был близко, но его не достичь: враги перерезали дорогу. В страшной давке масса бегущих ринулась вниз, к городу. Ворота были завалены бревнами. И отступающие и преследователи торопились перебраться через стены. В овраге дрались особенно ожесточенно. Смельчаки уложили несколько всадников и, отбиваясь, отходили к Франкенхаузену. Мюнцер, раненный в голову, едва держался на ногах. Ему помогли пролезть сквозь пролом в стене. В городе уже шла резня. Ландскнехты, разобрав завалы, распахнули ворота. Узенькие улицы были запружены обезумевшими людьми. Всадники рубили направо и налево. Лязга оружия почти не было слышно — все тонуло в море криков. Везде — во дворах, на площади, в домах и церквах — шла беспощадная бойня. Пьяные от крови наемники развлекались, как могли: прятавшихся в домах они вытаскивали на улицу под ноги лошадям или просто выбрасывали из окон. На мостовой рейтары добивали их пиками.

Томас толкнул первую попавшуюся дверь. С великим трудом поднялся по крутой лестнице. Маленькая комнатушка на чердаке была пустой. Он сбросил окровавленный кафтан. Разорвал рубаху и обвязал голову. Сил больше не было. В изнеможении свалился он на постель.

На улице продолжалась резня. Проклятья и ругань, призывы к милосердию, предсмертные вопли. Пахло дымом. До Томаса доносились девичьи голоса, взывающие о помощи, безнадежные крики, рыдания, хохот.

Победители наслаждались победой.

У Мюнцера начался озноб. Он потерял ощущение времени.

Приближающийся шум заставил его насторожиться. Он повернул голову и прислушался. Кто-то торопливо поднимался по лестнице.

Глава девятнадцатая

ЧУДОВИЩНАЯ ЗАКОРЕНЕЛОСТЬ

По трупам въехали князья в город. Ручей, протекавший через Франкенхаузен, стал красным от крови. Жителей убивали в собственных домах. Не помогали никакие тайники и укрытия. Никто не разбирал, где правые, где виноватые. Везде рубили, кололи, душили и резали. Одновременно с убийствами шел грабеж. Дикие сцены насилий. Крики, крики, которым, казалось, не будет конца…

Когда резня пошла на убыль, стали брать пленных. Пресытившись убийствами, ландскнехты искали забавы и глумились над побежденными.

Большую толпу горожан гнали к ратуше. Сейчас всех их перережут на лобном месте. Всадников обступили

женщины, моля пощадить мужей. Какой-то рейтар пообещал отпустить пленных, если женщины расправятся с одним из зачинщиков, и указал на связанного старика проповедника. Обезумевшие от горя женщины схватили палки и размозжили ему голову. Ландскнехты от души смеялись. Когда старик был убит, они велели женщинам убираться и погнали пленников дальше. Возле ратуши всех их поставили на колени и одного за другим обезглавили. Их было больше трехсот…

Ландграф гессенский считал себя образцовым христианином. Он не прочь был похвастаться успехами, но прекрасно знал, кому ими обязан. Благочестие уживалось бок о бок с жестокостью. Филипп писал: «Захватив Франкенхаузен, мы перебили всех находившихся там мужчин, а город разграбили. Так с помощью божьей мы в этот день добились победы, за которую и должны по справедливости благодарить всемогущего в надежде, что совершили мы весьма доброе дело».

В дом, где спрятался Мюнцер, явился, ища ночлега, рыцарь Отто фон Эппен. Один из его челядинов, высматривая, чем бы поживиться, забрался на чердак. В полутемной комнатушке он неожиданно наткнулся на лежащего человека.

— Кто ты?

— Я болен. У меня лихорадка…

Слуга, может быть, и не тронул бы Мюнцера. Его выдали письма. Возле кровати валялась сумка с бумагами, которую он имел обыкновение всегда таскать с собой. Он не потерял ее даже во время битвы: она висела у пояса на надежном ремне. Жадный слуга набросился на сумку. Письма, письма, целая куча писем. Видно, важная птица прячется на чердаке! Он позвал хозяина. Тот стал внимательно разглядывать бумаги. Вдруг ему на глаза попались послания, которые Альбрехт Мансфельдский направлял в лагерь восставшим.

— Откуда у тебя эти письма?

Он молчал. Его поволокли поближе к свету.

— Да ты никак сам Мюнцер!

Отто фон Эппен расхохотался. Редкая удача! Сто флоринов, верные денежки, которые граф Эрнст сулил за поимку лжепророка, нежданно-негаданно оказались у него в кармане.

Его усадили, на скамейку посреди комнаты. В дверь ломилась толпа любопытных. Рыцари и ландскнехты окружили пленника тесным кольцом. Шумные, злорадные, они наперебой засыпали его руганью и насмешками. Это он-то, воитель божий с мечом Гедеона! А где его рать? Что же он не явил чуда и позволил восторжествовать врагам? Неужто его, ясновидца, подвел дух святой? Или он оглох и не расслышал божьего голоса? Сам сатана напевал ему свои песни!

Они смотрели на него, как на зверя, на опасного зверя, которого, наконец, упрятали в надежную клетку. Удачливый Отто фон Эппен чувствовал себя героем. Если бы не он, то лжепророк мог улизнуть! Они издевались над пленником до тех пор, пока за ним не прислали князья.

В покое, куда его привели, было просторно. Писец у своего пюпитра, телохранители подле двери и в удобных креслах — сами триумфаторы: крепкий, с красноватым лицом и холеной бородой Георг Саксонский, непоседливый Генрих Брауншвейгский и совсем еще молодой ландграф с умными, колючими глазами.

Не нарушая молчания, все они долго и внимательно разглядывали Мюнцера. Потом ему предложили сесть. Первым заговорил герцог Георг. Ну вот он, Мюнцер, и добился, чего хотел: тысячи несчастных людей полегли костьми на бранном поле. В чем виноваты перед ним бедные крестьяне, что он так жестоко их обманул, затуманил рассудок своим лжеучением и толкнул на верную гибель?

О, эти сердобольные владыки! Чем тратить слова на елейные речи, они бы лучше остановили своих мясников, которые превратили город в сплошную бойню!