Томка, дочь детектива
Шрифт:
34. Два часа спустя
– Пап, куда мы едем?
– По делу.
– По какому?
– По важному.
– А, я поняла! Ты хочешь угостить меня чем-нибудь вкусненьким!
– Это само собой разумеется и даже не обсуждается, милая. Но сначала нам нужно сделать одну важную вещь.
– Какую? Для тебя важную или для меня важную?
– Пожалуй, для нас обоих.
– Эээ, пап, ты загнул… ой, кажется, я поняла куда мы едем…
– И что думаешь?
– Я думаю, что это плохая идея. Правда, пап, это очень плохая идея, я
– Поздно пить боржоми, детка, мы уже здесь.
– Какое еще боржоми, поехали обратно!
– Не волнуйся, дочь, я тебя в обиду не дам. Ты мне веришь?
– Ммм…
– Доча, ну-ка посмотри на меня… Вот, умница. Ты мне веришь?
– Да…
– А веселее?
– Да, папуля… блин!
– Умница. Все, давай вынимай свою пушистую попу из кресла и пошли.
– Это у тебя пушистая попа, а у меня – гладкая!
– Много ты понимаешь в попах!
Пока мы поднимались по лестнице на третий этаж дворца спорта «Салют», Томка не проронила ни словечка. С каждым новым пролетом она становилась все мрачнее и мрачнее. Меня это озадачило, потому что дочка даже болезненных прививок боялась значительно меньше, а стоматолога вообще обожала. Каким же педагогом надо быть, чтобы так напугать ребенка?
– Томыч, не трясись, я с тобой.
Она прижалась к моему бедру так, что мы едва не свалились с лестницы.
На площадке третьего этажа курила белокурая молодая леди в обтягивающем трико и белой блузке. Когда Томка во всеуслышание заявила, «как противно пахнет на этом этаже», девица смерила нас презрительным взглядом, отвела сигарету чуть в сторону, пропуская нас к дверям спортивного зала.
– Ррряз-двааа! Ррряз-двааа! – доносилось из зала. – Шевелитесь, доходяги, я не собираюсь тут до утра сидеть!
Мы с Томкой переглянулись. Ее взгляд говорил: «Ну, пап, теперь ты веришь?».
Да, милая, верю. И мы не ошиблись адресом, это тот самый зал и та самая Наталья Игоревна.
Я взял ребенка за руку, подвел к двери. Коньяк, выпитый в «Астре», еще не выветрился, потому я все еще ощущал эйфорию. В таком состоянии мужчина способен на многое.
Зал был большой. Правая стена с окнами от пола до потолка была затянута крупноячеистой сеткой. В дальнем конце зала стоял боксерский ринг. У левой стены, без окон, тянулся ряд зеркал с балетным станком. В центре зала с мячами и лентами занимались несколько девчонок лет восьми-десяти. Наталья Игоревна, невысокая блондинка с жидкими волосами и длинным носом, стояла перед ними, уперев руки в бока, и зычным голосом повторяла свой незамысловатый счет: «Ррряз-двааа, ррряз-двааа! Веселее, каракатицы!».
Если это нормальный гимнастический зал, то мое детективное агентство – филиал ЦРУ.
Мы с Томкой недолго мялись на пороге. Наталья Игоревна заметила нас и изменилась в лице. Не скажу, что смутилась, но ритм сбился. Она подняла руку, скомандовала девочкам:
– Пять минут перерыв!
…и направилась к нам.
Томка прижалась ко мне еще сильнее. Давно не припомню, чтобы она как тисками обхватывала мою талию. Я смотрел, как приближается Наталья Игоревна, и уже представлял
– Томыч, мне уже больно…
Дочка не отреагировала.
– Тома…
Протяжный вздох снизу.
– Здравствуйте, – сказала тренерша. – Очень хорошо, что вы пришли.
Судя по интонациям и выражению лица, она собиралась доминировать и вести разговор в том русле, в каком считала необходимым, но я не дал ей ни малейшей возможности.
– Действительно, очень хорошо, что мы пришли.
Она приоткрыла рот.
– Значит, доходяги, говорите? – наседал я. – Каракатицы? Интересный педагогический ход.
Тренерша молчала. Я сбил ее дыхание. Какой же ты тренер, елки-палки, если не умеешь держать удар. Тем более, не удар даже, а так – легкая разведка боем. Я еще не начинал бить.
– Томыч… – Я взял дочку за руку, подтолкнул внутрь зала. – Присядь на скамейку, подожди пару минут.
– Не хочу.
– Не бойся, тебя больше никто не тронет. Просто посиди. Можешь взять мячик. Она может взять мячик, правда?
Наталья Игоревна кивнула:
– Да, конечно… можно и мячик.
Тамара отошла на безопасное расстояние, стала присматриваться к девчонкам, ожидавшим продолжения тренировки. Томка никогда не будет сидеть спокойно на скамейке, если есть с кем потрепаться.
– Итак, – я вернулся к собеседнице, – вы хотели мне что-то сообщить?
– Да.
– Можете не продолжать, я сам скажу. Вы только что закончили институт физкультуры. Закончили с отличием, я знаю. Учились неплохо. Успехов в большом спорте не достигли, но в этом нет ничего предосудительного, вы не подумайте, что я расставляю людей по ранжиру в зависимости от их успехов… вовсе нет. Друзей и подруг у вас немного. Вы также не замужем…
Она вспыхнула, открыла рот, чтобы дать отповедь, но я продолжил с нажимом:
– Мне нет абсолютно никакого дела до вашей личной жизни – замужем вы или нет, меня беспокоит ровно в той степени, в какой это влияет на ваши взаимоотношения с учащимися и методику преподавания. И вынужден вас огорчить: я совсем не убежден, что ваши проблемы должны отражаться на моей дочке, которая всегда любила заниматься физкультурой. Понимаете, о чем я?
Глазки ее, и без того узкие, стали еще уже.
– Физкультурой можете заниматься в детском саду, а сюда ходят за достижениями.
– За какими?
– Спортивными.
– Хотите сказать, что можете подготовить этих ребятишек к Олимпиаде?
Она приосанилась. Видимо, такая мысль приходила ей в голову.
– А хотя бы!
Я кивнул. Поискал глазами дочь. Томчик уже залезла на боксерский ринг и что-то пыталась проделать с канатами – то ли опоясаться ими, то ли растянуть, как резинки рогатки, и взлететь. Нормальный, веселый, физически развитый и психически здоровый ребенок…
– Что ж, – произнес я, – цель ваша благая, слов нет. Олимпиада – это круто. Но едва ли она стоит тех унижений и оскорблений, которые обрушиваются на шестилетних ребятишек. Мы понимаем друг друга?