Тони и Сьюзен
Шрифт:
Ночные животные 17
Он сказал Франческе Гутон за ланчем:
— С двумя разобрались. Одного я опознал, а второго убили.
Она спросила:
— Ты рад?
— Еще как.
— Одного убили. Ты этому рад?
— Да.
— Что ты хочешь, чтобы они сделали с тем, которого поймали?
— Лу? Я хочу, чтобы свершилось правосудие.
— Как ты это себе в данном случае представляешь?
Тони Гастингс не был готов к этому вопросу.
— Смерть?
Он понял, что это вопрос политический. Он всегда избегал беседовать с Франческой о политике из-за ее безумного правого крена. Он сказал:
— Лу — не главное. Худший из них еще на свободе.
— Ну а он должен получить смертный приговор?
Он подумал, что если бы Франческа узнала его мысли, то могла бы решить, что он изменил своим принципам и больше не против смертной казни. Он признался:
— Я не знаю, какого наказания для них хочу.
Она спросила:
— Но ты ведь хочешь, чтобы они мучились, правда?
От мысли об этом он прикусил губу, как в детстве. Сказал:
— Я хочу, чтобы они получили то, что сделали мне.
— Чтобы их жен и дочерей убили.
— Нет, этого я не хочу.
— Их самих нужно убить.
— Наверно.
— Как Турка. Ты доволен тем, как убили Турка?
— Турок тут не главный. Он делал как Рэй.
— Ты не ответил на вопрос.
— Я не знаю. Его убили при попытке ограбления.
— То есть он получил по заслугам, и ты доволен.
— Пожалуй, нет. Это не было наказание. Он не знал, за что его наказывают.
— А ты бы хотел, чтобы он знал?
— Я бы хотел, чтобы они знали, что сделали. Я бы хотел, чтобы они увидели, что это на самом деле такое — то, что они сделали.
— Они знают, что они сделали, Тони.
— Они не знают, что это значит.
— А может, знают. Им просто все равно.
— Я бы хотел, чтобы им стало не все равно.
— Чтобы раскаялись? Сказали, что сожалеют?
— Я бы хотел, чтобы они на самом деле знали, какую ужасную сделали вещь.
— Тони, разве это возможно?
— Наверное, нет.
— И разве ты действительно этого хочешь? Положим, Рэй узнает. Он станет другим человеком. Разве тогда его не нужно будет отпустить?
— Нельзя его отпускать.
— Он знает, что причинил тебе боль, Тони. Уж поверь, знает.
— Я бы тоже хотел причинить ему боль.
— Причинить боль. Но не убить?
— И убить тоже. То и другое.
— То и другое? Одних только мучений ему будет мало?
— Я бы хотел, чтобы он мучился смертельной болью.
— Ах вот как. Пытка?
— Я бы хотел, чтобы он знал, что умирает, и хотел бы, чтобы он знал почему. Я это имел в виду под смертельной болью.
— Ты бы хотел убить Рэя сам?
— Я бы хотел, чтобы он знал, что умирает из-за меня.
— Ага. — Она шмякнула кулаком в ладонь. — Ты не хочешь, чтобы он понял, как плохо поступил. Тебе на это наплевать. Ты хочешь, чтобы он знал, что не может причинить тебе такую
— Он не может мне такое сделать и выйти сухим из воды.
— Вот, другое дело.
Она подперлась рукой, ее золотящиеся волосы упали ей на лицо, глаза — нетерпеливые и красивые, всё для него.
— Я помню, как Хелен читала нам с Лорой лекцию о том, как примитивно чувство мести. Мы четко разграничили месть и правосудие, и я помню, какими цивилизованными мы себе казались.
— Вы и были цивилизованными. А вот Рэй — нет.
— Это меня тяготит, — сказал он.
— Если ты так думаешь — то конечно.
Новый звонок был ему в кабинет. Там была Луиза Джермейн, она только вошла, он думал, чего она хотела. Он узнал голос:
— Это Андес, сможете еще раз к нам наведаться?
Он так и не выяснил, чего хотела Луиза.
Был июнь, и Тони Гастингс мог спокойно ехать, третье его возвращение. Он поехал на машине, потратив целый день. На следующий день он сидел с Бобби Андесом в верхнем ряду трибун со стороны первой базы — любительский бейсбольный матч в воскресный полдень. На белой форме хозяев было написано «Шевроле», гости в сером носили имя Полвиля, городка в пятнадцати милях отсюда. Поле уходило к рядку домов за проволочной оградой. Над ними возвышался поросший деревьями утес, дальше по обе стороны от него долина развертывалась в широкую равнину. Из машин на шоссе наблюдали за третьей базой, и когда кто-нибудь зарабатывал очко, гудели клаксоны.
Бобби Андес, в шляпе и темных очках, бросал между досок окурки в мертвую траву, и солнце палило его изможденное лицо. Дул ветер. Темная туча с черным подбрюшьем притаилась меж двух круглых вершин на другом конце долины. Из-за черного подбрюшья просвечивало солнце.
Они следили за игроком команды хозяев под номером 19, который сидел на скамейке запасных внизу, не играл. Тони только иногда видел его спину в форме меж голов болельщиков в первом ряду. Номер 19 ерзал, ему не сиделось. Он орал в поле. Один раз он обернулся к трибуне и осклабился. Слишком далеко, чтобы разглядеть, загорелое лицо с белыми рыбьими глазками. Его звали Рэй Маркус, и кое-кто сказал, что его часто видели с Лу Бейтсом и Стивом Адамсом. Лейтенант был уверен, что это их Рэй — по описанию. От этой вероятности Тони зазнобило под солнцем.
Они сидели одни, и по ходу вялой игры Бобби Андес рассказал Тони, как было дело. Как он получил наводку от ребят в «Германе», — после того, как допросил Лу и остался ни с чем. «Герман» — бар в Топпинге, в тридцати милях от Грант-Сентера. Этот Лу — тупой бычина, и тактика у него такая: держать рот на замке. Отменная сыскная работа показала, что Лу прибыл из Калифорнии со Стивом Адамсом, но ничто не смогло заставить его сказать, кто был третий участник ограбления в Бэр-Вэлли. По вашему же делу — это якобы не мог быть он, потому что он был в Калифорнии.