Тонкий человек

Хэммет Дэшилл

– В последнее время женщины стали грубее, – сказал я, стараясь придать своему голосу оттенок грусти. – Я только что расстался с дамочкой, которая швырнула одному парнишке в голову сковороду.

Она засмеялась, однако выражение ее глаз не изменилось.

– Ты всегда подозреваешь меня в самом плохом, не так ли?

Я отпустил ее руку, и она потерла то место, где оставили следы мои пальцы.

– Кто та женщина, которая бросила сковороду? – спросила она. – Я ее знаю?

– Это сделала не Нора, если ты имела в виду ее. Полиция еще не арестовала Виктора-Кристиана Розуотера-Йоргенсена?

– Что?

Я поверил в ее замешательство, хотя и ее реакция и тот факт, что я в нее поверил, удивили меня.

– Йоргенсен – это Розуотер, – сказал я. – Ты ведь помнишь его. Я думал, тебе известно.

– Ты имеешь в виду того ужасного человека, который...

– Да.

– Я не верю. – Мими встала; пальцы ее подергивались. – Не верю, не верю. – Лицо ее побелело от страха, искаженный голос звучал неестественно, словно голос чревовещателя. – Я не верю.

– Ну, тогда все в порядке, – сказал я.

Мими не слушала меня. Повернувшись ко мне спиной, она подошла к окну и стояла там, не оборачиваясь. Я сказал:

– Внизу перед входом в машине сидят два, похожих на полицейских человека, которые, наверное, должны взять его, когда...

Она обернулась и резким голосом спросила;

– Ты уверен, что Розуотер – это он? – Следов страха на ее лице уже почти не было, а голос звучал, по крайней мере, по-человечески.

– Полиция уверена.

Мы смотрели друг на друга, и каждый из нас был занят своими мыслями. Мими, как мне думалось, боялась вовсе не того, что Йоргенсен убил Джулию Вулф, и даже не того, что его могут арестовать: она боялась, что единственная причина, по которой Йоргенсен женился на ней, заключалась в какой-то его игре против Уайнанта.

Когда я расхохотался – не потому, что сама эта мысль показалась мне забавной, а потому, что она пришла мне в голову так неожиданно, – Мими вздрогнула и неуверенно улыбнулась.

– Я не поверю, – на сей раз тихим, мягким голосом сказала она, – пока он сам мне не признается.

– А когда признается – что потом?

Она чуть повела плечами, нижняя губа ее задрожала.

– Он ведь мой муж.

Наверное, слова ее прозвучали забавно, однако меня они разозлили. Я сказал:

– Мими, это я, Ник. Ты помнишь меня – Ни-ик?

– Я знаю, ты всегда думаешь обо мне только плохое, – мрачно сказала она. – Ты полагаешь, я...

– Ну ладно, ладно. Оставим это. Давай вернемся к тем уликам против Уайнанта, которые ты нашла.

– Ах, это, – сказала она и отвернулась. Когда она вновь повернулась ко мне, губа ее опять дрожала. – Я солгала, Ник, я ничего не нашла. – Она приблизилась ко мне. – Клайд не имел права писать те письма Маколэю и Элис, пытаясь внушить всем подряд недоверие ко мне; я подумала, что он получит по заслугам, если я придумаю что-нибудь ему во вред, так как я и правда полагала... то есть, полагаю, что Джулию убил он, и только благодаря...

– И что же ты придумала?

– Я... я пока еще не придумала. Мне сначала хотелось узнать, что со мной сделают – ну, ты понимаешь, то, о чем я тебя спрашивала. Можно было бы, например, соврать, будто Джулия, когда я осталась с ней наедине, а остальные ушли звонить, на минутку пришла в себя и сказала мне, что это сделал Клайд.

– Ты не говорила, будто услышала что-то и промолчала, ты сказала, будто нашла что-то и спрятала.

– Но я действительно еще не решила, что именно я...

– Когда ты узнала о письме Уайнанта Маколэю?

– Сегодня днем, – сказала она, – сюда приезжал человек из полиции.

– Он ничего не спрашивал тебя о Розуотере?

– Он спросил, знаю ли я его и не знавала ли прежде, и я полагала, что говорю правду, когда ответила «нет».

– Может, ты так и полагала, – сказал я, – однако, я думаю, что ты впервые говорила правду, когда уверяла, будто нашла какое-то доказательство вины Уайнанта.

Мими широко раскрыла глаза.

– Я не понимаю.

– Я тоже, но все, вероятно, было так: ты, видимо, нашла что-нибудь и решила попридержать находку, возможно, с целью продать это Уайнанту; затем, когда из-за его писем люди начали смотреть на тебя с оглядкой, ты решила поставить крест на идее получить с него деньги и захотела одновременно отплатить Клайду и обезопасить себя, передав это доказательство полиции; теперь, в конце концов, когда ты узнала, что Йоргенсен является Розуотером, ты опять делаешь невинное лицо и утаиваешь доказательство, на сей раз не ради денег, а ради того, чтобы поставить Йоргенсена в самое тяжелое положение, какое только возможно в качестве наказания за то, что он женился на тебе обманным путем, затеяв игру против Уайнанта, а вовсе не по любви.

Она спокойно улыбнулась и спросила:

– Ты и правда думаешь, что я на все способна, верно?

– Это неважно, – сказал я. – Для тебя должно быть важным то, что ты, возможно, окончишь жизнь в какой-нибудь тюрьме.

Вопль, который она издала, был негромким, но ужасным, а страх, отразившийся на ее лице пару минут назад, не шел ни в какое сравнение с тем ужасом, что искажал ее черты сейчас. Она схватила меня за лацканы и, прильнув к ним, залепетала:

– Не говори так, пожалуйста, не надо! Скажи, что ты так не думаешь! – Мими вся дрожала, поэтому я обнял ее, чтобы она не упала.

Мы не слышали, как подошел Гилберт, пока он не кашлянул и не спросил:

– Мама, с тобой все в порядке?

Мими медленно убрала руки с моих лацканов, отступила на шаг и сказала:

– Твоя мама – такая глупышка! – Она все еще дрожала, однако нашла в себе силы улыбнуться мне и сказать игривым голосом: – Жестокий, ты так меня напугал!

Я ответил, что сожалею об этом.

Гилберт положил пальто и шляпу на стул и с вежливым интересом смотрел то на одного из нас, то на другого. Когда стало ясно, что никто из нас не собирается ему что-либо объяснять, он опять кашлянул и сказал:

– Я страшно рад вас видеть. – Он подошел и пожал мне руку.

Я сказал, что тоже рад его видеть.

Мими произнесла:

– У тебя усталые глаза. Готова поспорить, что ты опять весь день читал без очков. – Она покачала головой и обратилась ко мне. – Он такой же неразумный, как и его отец.

– Есть какие-нибудь новости от отца? – спросил Гилберт.

– После ложной тревоги насчет его самоубийства – никаких, – сказал я. – Надо думать, ты в курсе, что это была ложная тревога.

– Да. – Он поколебался. – Мне бы хотелось поговорить с вами несколько минут, прежде чем вы уйдете.