Тонкости эльфийской социологии
Шрифт:
Мерцающий снова моргнул, и свечение его глаз стало медленно угасать. Он неуверенно фыркнул. Конечно, смеялся он над тем, что меня, как он считал, точно не стоит опасаться. Ну и фиг бы с ним! Пусть думает, что хочет. Я придвинулся ближе и вернул ладонь на его поясницу. Его же собственная рука все еще была прижата к моей груди в области сердца. Мы лежали на одной подушке лицами друг к другу. Близко-близко. Я смотрел на него.
– И все-таки, ты боишься. Иначе дал бы ему рассказать, – заметил я.
– …ничего не доказывает, – невнятно пробормотал мерцающий, и закрыл глаза. Шумно сглотнул и больше не пошевелился.
– Очень даже доказывает, – наплевав на приличия, которые мы и так уже нарушили бессчетное
Это было нужно нам обоим. Мы оба были напуганы. Нам обоим было больно. Ему из-за этого их состояния, чем-то схожего с нашим обезвоживанием, если верить доктору. А мне… у меня сердце начало колоть почти сразу, как только его знакомый в дверях каюты нарисовался и принялся меня стращать недугом Ира. Я ведь на самом деле не на шутку испугался за него. До сих пор отойти не могу. Поэтому и обнимаю, поэтому так отчаянно боюсь от себя отпускать.
Что может быть естественнее, чем прижать к груди друга, которому больно, причем частично по твоей вине? Какой тут может быть интимный подтекст и грязные мысли? Конечно, у нас в стране из-за слегка запоздалой сексуальной революции, как все это принято называть, модно тыкать пальцами в парней, даже просто сидящих только вдвоем за одним столиком в кафе, кривиться, называя с презрением голубыми или и вовсе пидорами. Если бы я у себя в городе Ира так на улице обнял, нас бы запросто могли бы забить битами какие-нибудь гопники. Особенно, если поздно вечером. Да и днем было бы не лучше. Видел я, как в метро одна воинственная бабулька накинулась на двух девчонок, которые только и делали, что шли, держась за ручку. Она на них даже клюкой замахнулась. Пришлось мне вмешаться. Не смог я просто так мимо пройти. С девчонками этими я до сих пор общаюсь. Они, к слову, на самом деле вместе. И все равно обидно, что в нашей стране это так. Что из-за своей личной закомплексованности многие готовы опошлить даже самые невинные по своей сути порывы. Такие, как попытка утешить друга, когда ему так хреново, что он с горяча в петлю готов влезть. Или простое желание поддержать в прикосновении, чтобы он мог почувствовать, что ты тут, рядом, что он всегда может положиться на тебя и поплакаться в жилетку или помолчать, и ты поймешь его без слов. И ни о каких поцелуях и прочих интимностях, которые принято называть грязью, даже мыслей нет ни у тебя, ни у него. Вот как у нас с Иром.
Правда, пока я тут предавался рефлексии, эта мерцающая язва, словно нарочно наперекор моим мыслям, через какое-то время заявила:
– И что у тебя за манера такая, – пробормотал он мне куда-то в область ключиц, – руки распускать при посторонних.
– Это значит, что без посторонних я могу в любое время подержаться за все интересующие меня места? – слова вырвались сами собой, а на лицо наползла идиотская улыбка. Кажется, и меня, и его – что, разумеется, куда важнее, отпустило.
Беда в том, что к основному пространству каюты Ир лежал спиной, а я как раз лицом. Поэтому в отличие от него имел возможность увидеть, какими квадратными сделались глаза его знакомца, старшего мерцающего в этой комнате. Кстати, он пришел к нам в мерцании светлого эльфа, но сейчас был уже без него. Черные, недостаточно коротко остриженные кудри придавали его облику несколько неряшливый вид, раскосые глаза, смуглая кожа, вытатуированные в уголках глаз стрелки и простой наряд – узкие брюки, заправленная в них рубашка с широкими рукавами и тонкими манжетами, короткие сапоги с заворотами – в общем, пират да и только. Пересекшись со мной взглядом, этот мужик не постеснялся у Ники спросить.
– Он что, совсем не боится?
– Я слышала, что инстинкт сохранения у него срабатывает в одном случае из десяти, – доверительно сообщила та.
Ир услышал и тихо рассмеялся, обдав мою кожу в вырезе футболки теплым дыханием. Пришлось демонстративно закатить глаза.
– Можно подумать, мой страх в этой ситуации смог бы кому-то помочь.
– О, да, бесстрашие в таких делах помогает куда лучше, – а это сказал не кто-нибудь, а капитан собственной персоной. Оказалось, что он уже некоторое время стоял в дверях каюты вместе с Джимом, который был немного-немало, а его маленьким сынишкой и именно он привел к нам Айболита (а что, мне, правда, понравилось этого мерцающего так называть).
Собственно, именно на этой оптимистичной ноте началось наше полноценное знакомство. Вот только это был еще не конец, если брать за отправную точку Ирову болячку.
– Я так понимаю, – пробасил капитан, проходя в каюту вслед за сыном, – Это и есть тот самый внук твоего друга, которому мне следует сказать спасибо за его острый язык.
– Я чего это вдруг? – встрепенулся Ир и, выбравшись из моих объятий, сел, свесив с кровати ноги.
Я остался лежать, только сейчас ощутив, что как-то мне совсем хреново. На виски словно что-то давит, кровь в ушах шумит и сердце колит. Но я все еще надеялся, что это временное явление – просто переволновался, а капитан тем временем отвечал на вопрос мерцающего.
– Иначе он никогда бы не стал штурманом 'Путницы' и моим другом.
– То есть я тебе еще и благо сделал? – насмешливо уточнил Ир, судя по всему у Айболита.
– Это как посмотреть, – не остался тот в долгу. В голосе его отчетливо прозвучала насмешка. Но вдоволь позубоскалить им не дал Джим. Похоже, в отличие от остальных у мальчика оказался самый острый взгляд.
– У него кровь… кажется… – неуверенно пробормотал он, и только по тому, как дернулся рядом со мной Ир, обернувшись, я понял, что мальчик имел в виду меня. Тут же вскинул руку и попытался утереть нос. Кровь на самом деле наличествовала. Вот, черт!
– Андрей! – обеспокоено воскликнул кто-то из девушек. Наверное, Лия – она всегда была самой сердобольной.
– Все нормально, – поспешил успокоить я в первую очередь Ира, склонившегося надо мной и загородившего собой весь обзор, – Просто переволновался немного.
– Давление? – тут же уточнил он, припомнив случай, когда ему в моем мире пришлось возиться с тонометром.
– Наверное, – слабо отозвался я.
– Дай я посмотрю, – решительно влез Айболит и без обиняков оттеснил Ира.
Мне на лоб легла его на удивление прохладная рука, и я сам не заметил, как закрыл глаза.
– Да, это вполне могут быть последствия сильных переживаний, – задумчиво обронил Айболит и тут же холодно добавил, обращаясь в первую очередь к Иру. – Интересно, и из-за кого бы он мог так переволноваться?
Что произошло потом понять я не успел. Снова кто-то по-женски пронзительно вскрикнул. Глаза распахнулись сами собой. Надо мной двое мерцающих буравили друг друга бешеными взглядами жутких желтых глаз. От пальцев Ира к горлу Айболита тянулись ужасающие стальные когти. Откуда это у него? Я и не знал, что мерцающие так могут! Хотя, а много я вообще о них знаю? Ир ведь у нас тот еще партизан. И тут вскричал сам Ир. Похоже, он прекрасно осознавал, насколько опасен в нынешнем своем состоянии.
– Фа, успокоительное!
Разумеется, наш шустрый ифрит в одно мгновение оказался рядом и сунул ему под нос ту самую миниатюрную склянку, с помощью терпкого запаха содержимого которой он уже успокаивал и меня, и Лию, в тот день, когда члены тайного общества напали на университет. Ир с жадность втянул носом сизый дымок, поднимающийся из фигурного горлышка. Когти втянулись в пальцы. Черты лица мерцающего разгладились, и взгляд потух.
– Теперь я верю, что ты ифрит, – тихо заметил Айболит, обращаясь к Фа, – Кто бы еще в качестве универсального успокоительного средства стал бы таскать с собой помет огнебелки.