Топ-модель
Шрифт:
Олеся истерично не то всхлипывает, не то усмехается. Поворачивается ко мне и выпаливает:
— В рот бери глубже. По самые яйца заглатывай, а лучше вместе с ними. Он любит, когда усердно берут. С причмокиванием. Совет тебе бесплатный.
Мороз впивается в кожу, я душой умираю на месте. Женщины смеются.
Олеся как будто осекается и продолжает:
— Если тебе действительно жаль, уезжай. Прямо сейчас. В деревню, из которой вылезла. Тогда я поверю, что тебе жаль, тварина конченая. Вернется тебе все. Думаешь, он от тебя не будет гулять так, как гулял от
— Думаю, ее это не смутит, — вторит подружка.
Я стремительно вылетаю из дамской комнаты, хватаю в гардеробе пальто и спешу на улицу.
Нужно глотнуть кислорода. Очистить мысли. Денечек сегодня — просто взрыв мозга. Просто какой-то кошмар-кошмарище. Почему все считают меня шлюхой? Абсолютно все, кого ни встречу?
И как это вообще — заглатывать по яйца? Подавиться же можно.
Зажмуриваюсь. Так будет не всегда. Это время пройдет. Все наладится. Надо потерпеть. Выдержать. Отступать некуда, за спиной Упоровка.
Но не успеваю я успокоить сердце, как слышу хрипловатый голос:
— Пытаетесь сбежать с моей вечеринки или вышли за сигаретой?
Оборачиваюсь и вижу выглядывающего из-за колонны босса Максима. Он значительно старше моих родителей и практически полностью лысый, оставшиеся волосы безнадежно седые. Лицо болезненно-серое, но, может, в освещении так кажется.
— Здравствуйте еще раз, — натянуто улыбаюсь я. Он здесь один, и я добавляю: — Извините, если нарушила ваше уединение. Стало душно, и я вышла проветриться. Не курю.
— А я от жены прячусь. Таня не разрешает мне, — заговорщически шепчет мужчина, показывая сигарету.
— Я вас не сдам, — заявляю решительно, на что он смеется.
— Обещаешь?
— Конечно.
— У меня рак, — качает он головой. — Все плохо очень. Недолго мне осталось, к сожалению. Таня считает, что вредные привычки ускорят этот процесс, ругает меня, плачет, а мне кажется, что последние месяцы надо прожить в кайфе.
— Боже. Мне так жаль, — выдаю искренне.
Ни разу не слышала, чтобы человек с юмором говорил о болезни, это простое отношение восхищает. Босс Максима будто стоит выше недуга. Слезы наворачиваются, и я быстро вытираю глаза.
Он отмахивается.
— Еще один секрет тебе открою. Раньше я думал, что в свои последние месяцы люди уезжают в отрыв на какую-нибудь Ибицу, нюхают кокаин и закатывают групповуху. А когда смерть подкралась и ко мне, я понял, что, кроме моей старой, ворчливой Танюхи, никого мне и не надо. Вот так прятаться от нее, а потом выслушивать недовольные бухтения, зная, что любит она меня, старикашку.
Я вновь вытираю глаза.
— Ты что, плачешь? Девочка, с ума сошла?
Но не получается остановиться.
— Мне так жаль. Простите, очень вас жаль! Рак — это ужасно. Простите, наверное, не в моей жалости вы нуждаетесь... Мы сейчас в туалете столкнулись с Олесей... той самой, что вам шарф подарила. И я... Господи, меня аж трясет. А тут вы... Я очень устала. Еще раз простите, обычно я помалкиваю.
Босс Максима тушит сигарету, подходит ближе и улыбается.
— Хочешь совет, девочка?
Несмотря на то, что один дельный
— Давайте.
Глава 25
Не получается вспомнить, как зовут босса Максима. Его имя и отчество часто звучали за столом, но в голове будто дыра в том месте, где находятся клетки памяти. В будущем мне следует внимательнее относиться к таким моментам.
— Когда Максим объяснил вашу ситуацию, я впал в ступор, а такого со мной давно не было. — Из его голоса пропали смешливые нотки. Речь стала чистой, интонации — повелительными.
Я пожимаю плечами. Поддакивать не спешу, потому что понятия не имею, что именно Максим рассказал. Для разных людей у него разные версии.
— Максим упомянул, что ты молоденькая, но я не подозревал, что настолько. Ты в курсе, что на тебя всех собак спустят?
Киваю.
— Как-то давно моя Таня, будучи еще бедной студенткой, сказала мне такую вещь: когда люди обсуждают тебя за спиной, это значит лишь то, что, когда они говорят о себе, их никто не слушает.
Я моргаю.
— Этот лозунг помог мне построить успешную политическую карьеру. Обо мне говорили. О, Аня, как много обо мне когда-то говорили! Теперь всех волнуете вы с Максимом.
— Фух. Жесть.
— Воспользуйся известностью, чтобы заняться карьерой. Дома не сиди, Максим это не оценит, хоть и скажет тебе, что ему нужна домашняя жена.
Помолчав, он продолжает:
— Молодые мужчины постоянно думают о женщинах, это природа. С возрастом, постепенно, вектор смещается в сторону власти. Максим... пока еще слишком молод для той власти, которую хочет. Он думает о женщинах, — улыбается. — Но никого лучше на свое место я не нашел. Старость и болезнь настигли внезапно, я рассчитывал, что еще один срок выдержу, и Максим к тому времени перебесится. Но не вышло. Есть такой район, Аня, называется Кале. Большой, перспективный, но потонувший в криминале. Полиция туда не суется, судьи купленные. Девочки занимаются проституцией с одиннадцати лет, мальчики штабелями садятся по 228 статье УК РФ, едва им исполняется восемнадцать. И мы с Максимом задумали там переворот. Максим рассчитывает на мою поддержку и советы, но меня скоро не станет, он останется один. Поэтому никогда больше не говори, что у тебя нет сил. Пока тебе не стукнет семьдесят, не вздумай прятаться за слабостью. Борзота, голод и неравнодушие — три оплота молодежи. Если ты идешь за Максима замуж, ты должна его поддержать. Если ты устаешь из-за трепа в сортире, грош тебе цена как жене и спутнице.
— Я хочу поддержать, но не очень понимаю, что должна делать.
— Четких инструкций тебе никто не даст. Но ты должна знать, что прицепом к молодому богатому мужчине-политику идут стрессы. Взлеты и падения. Иногда стыд, который вам светит. Иногда боль. Если ты не готова — не морочь ему голову. Ты отвечаешь за одну жизнь, а Максим — за сотни тысяч.
— За две, — быстро поправляю. — Я беременна от Максима. Я отвечаю за две жизни.
Лицо босса Максима меняется, он улыбается, но затем вновь серьезнеет.