Топ-модель
Шрифт:
— Вам нужны деньги? Драгоценности? Берите, что нужно. Я беременна, пожалуйста. Я жду ребенка, это правда, прошу вас, не трогайте.
Мужчина как-то жутко усмехается, и я понимаю, что ставка не сыграла. Напротив. Боже. Он обрадовался!
Дальше отступать некуда — стена. И я срываюсь влево! Забегаю в кухоньку, выключаю свет. На миг погружаюсь в темноту, глупо, но от отчаяния пытаюсь спрятаться за столом, в следующий миг свет загорается. Меня хватают за волосы и больно дергают вверх. Слезы брызгают, я кричу:
— Ма-акс!
Изо всех сил! А думала, никогда не осмелюсь произнести сокращенный вариант его имени.
— Макс!!!
Хватаю маньяка за руку, пытаюсь царапаться. В следующую секунду он замахивается и бьет кулаком в живот.
Мир умирает, и я вместе с ним. Не живу больше.
Сквозь пелену, жуткую боль и нечеловеческий страх, словно глядя на себя со стороны, слышу, как воздух со свистом вылетает из легких. Боль сковывает такая, будто я вся — одна сплошная рана. Ни вдохнуть, ни пошевелиться, лишь слезы градом, они сами собой, это не контролируется. Но боль — это ладно. Я прорываюсь сквозь нее, фокусируясь на важном. Картинка перед глазами трескается. Мой слоненочек...
Рефлекторно сгибаюсь пополам, обнимаю живот, прячу. И когда мужчина в следующий раз замахивается, то удар приходится уже по рукам. Я напрягаю их изо всех сил, чтобы отразить угрозу, падаю на бок, отворачиваюсь и зажимаюсь вся. Защищая самое ценное.
В ушах звенит. Маньяк что-то орет, а у меня полнейшее отрицание. Я отрицаю происходящее, продирающий до костей страх, отрицаю то, что валяюсь на полу подвала, умирая от нестерпимой боли и не веря, что такая жестокость существует.
Халат сбивается, вид моего голого плеча и груди как будто на секунду забирает внимание. Я получаю короткую передышку, а дальше, наверное, включаются рычаги выживания. Иначе объяснить не могу, почему боль блокируется, кожа словно загорается, приток сил — невероятный. А голова ясная-ясная.
Этого достаточно, чтобы вскочить и схватить со стола первое попавшееся — маленький чайник с еще горячей водой. Изловчившись, я плескаю кипятком в маньяка, прямо в его сраную маску, и несусь в комнату!
Несусь — сильно сказано. Едва делаю шаг — вновь пополам сгибает от шокирующей боли. Скрюченная, ползу на четвереньках так быстро, как только получается. И проваливаюсь в воспоминания детства.
Мне девять, ребята из школы, в которую ни дня не ходила, зажимают у помойки. У меня день рождения, я шла с упаковкой пирожных-корзинок, купленных на дальнем рынке, где была всего единожды с папой и он тогда купил мне одно. Пока папа выбирал запчасти для машины, я сидела в нашей ниве и лопала. Это впервые было, когда что-то купили только мне, а не нам с Кириллом, и я запомнила этот день как что-то особенное. Копила деньги.
Ребята попросили угостить, но я отказала, потому что знать их не знаю, а пирожные для нас с Кирей. Я сама накопила.
— Это сестра того фрика, у которого мамаша на голову ебнутая, — кричит один. — Чуть уши мне не оторвала, когда я в ее сынка снегом кинул.
— Это она на всех заявы катает?
— Да!
— Ты тоже фричка? Рыжая — значит, фричка.
А потом они бросают в меня мусором. Какими-то пустыми банками, тухлыми тряпками и камнями. Пирожные падают в грязь. Я приседаю на корточки и закрываю голову.
— Фричка! Стремное, страшное чучело! Тебя поэтому
— Мой брат отомстит! — кричу я. — Вы все поплатитесь!
— Ждем с нетерпением! Назначаем встречу завтра здесь же, в десять!
Одна бутылка тогда прилетела в висок и порезала кожу, оставив небольшой шрам. Это место сейчас вспыхивает свежей болью. Я ползу к двери, когда слышу шум за спиной. Шепчу: «Макс, колдун ты или кто, мать твою! Макс!»
Меня хватают за ноги. Тьма обрушивается, и я понимаю, что маньяк еще сильнее разозлился. В этот момент дверь дребезжит, кто-то неуверенно дергает за ручку. Заперто. Я слышу звуки будто не ушами, а всей кожей. Меня ищут? Этот человек может решить, что здесь никого нет. И уйти. Собираю остатки сил и кричу не своим голосом:
— А-а-а!
— Сука, — рычит маньяк. Дергает на себя и зажимает рот.
Не могу отбиваться — я за руками слоненка прячу. В следующую секунду по двери раздается удар. Да такой, что вся комната сотрясается. Сжимаюсь калачиком, накрываю живот, который и без того болит адски.
Удар в дверь. Еще один. Еще! На очередном она слетает с петель.
Киря тогда не пошел мстить. Никто не пошел. Папа был на рыбалке, мама наорала. Зачем отправилась на дальний рынок, какие еще пирожные?! А брат сказал, что нельзя отвечать насилием на насилие.
Максим влетает в комнату, я вижу, как мелькает его рука в замахе. На пальцах что-то... Зажмуриваюсь.
Возня, маньяк отлетает к стене, а потом достает пистолет.
— Сука! — орет. — Я убью твою беременную суку!
Максим делает движение и заслоняет меня. Все происходит так быстро!
Выстрел. Боли не чувствую. Не в меня. Максим бьет. Еще раз. Еще. Пистолет падает. Я опять зажмуриваюсь и по хрусту костей понимаю, что у Максима на руке кастет.
Кошмар не заканчивается. В гримерку влетает еще один мужчина. Сперва радуюсь помощи, но следом по балаклаве понимаю: он не на нашей стороне. В руках леска, мужчина накидывает ее Максиму на шею и рывком тянет на себя. Звон в ушах усиливается. Вверху праздник, музыка орет, никто не услышит мои крики. Маньяк номер один поднимается и, размахнувшись, пинает Максима в живот. Снова. И снова, и снова. Второй — душит.
Я очерчиваю глазами комнату в поисках оружия и натыкаюсь на пистолет. Доползаю, хватаю. Пытаюсь прицелиться, но руки дрожат так, что тут плюс минус три метра. Направляю в стену и жму на курок. Все замирают и оборачиваются, этого хватает, чтобы изменить расстановку сил. Максим перекидывает маньяка номер два через голову.
Завязывается страшная драка. Она длится несколько секунд — тяжелых, бесконечных. Она совсем не похожа на сражения в боевиках. Жестокая, отчаянная. Удары мощные и глухие. Снова этот хруст. Кровь всюду...
И Максим в крови, не понимаю, в своей или чужой. Запыхавшись, он подбегает, берет из моей руки пистолет и стреляет по ногам нападающих. Я вижу его дикий, но вместе с тем ледяной взгляд. Никогда в жизни этот взгляд не забуду.
Мужчины падают. Максим быстро сдирает с них маски, фотографирует лица на телефон. Кажется, я где-то видела одного из них. На пробах?
Все еще оглушенная, плачу, когда Максим бросается ко мне, начинает ощупывать.
— Аня! — Он прижимает к себе, и становится чуть легче. — Господи, Аня.