Топ-модель
Шрифт:
Кладу руку на его живот. Через рубашку прощупываю. Смелая как никогда раньше. Мы тут вдвоем в полумраке больничной палаты, чуть не умерли, но спаслись и спасли своего слоненка. И я заслужила его потрогать. Заслужила быть смелой.
— До твоего мне далеко, — шепчу. Дыхание Максима касается щеки, он чуть меняет положение тела, и я вспыхиваю от мысли, что... Нас опоили в ту ночь на яхте, но сейчас я желаю объятий еще сильнее. Они как воздух необходимы. Обнять. Почувствовать на себе его вес. Почему это
Закрываю глаза. Поцелуй меня. Поцелуй. Поцелуй, пожалуйста.
Если он поцелует, я почувствую на вкус счастье.
— Неужели это все плавание? — шепчу.
— Это стрессы, малыш, — тихий с хрипотцой голос щипает нервные окончания. — В полиции работать было интересно, но это не мой путь, поэтому после универа я пошел в суд, а там вал бумажной работы и тупых людей, на которых в должности помощника нельзя орать. И которых, конечно, нельзя бить, — с комичным вздохом.
Хихикаю. Он продолжает:
— Я приезжал в зал до работы и заскакивал спустить пар — после. Шесть дней в неделю.
Вновь веду по его прессу, надавливаю сильнее. Еще немного и мои пальцы начнут дрожать. Что это, блин, за стиральная доска? Такое бывает? Неудивительно, что Максим таскает меня на руках туда-сюда. В обычной жизни я кобыла, с ним — пушинка.
Твердый как камень. Мышцы налитые. Потянуться бы и лизнуть шею.
Вместо этого веду рукой вверх до ребер, потом вниз до ремня брюк. Очерчиваю пальцем холодную пряжку, но сделать что-то большее не решаюсь. Еще раз и еще. Сглатываю. Хочу тепла и близости с ним. Еще большей, чем сейчас. Непонятное желание, но берется оно откуда-то изнутри, поэтому хоть и пугает, но кажется естественным.
Максим меняет положение тела, и я укладываюсь на его плечо. Он обнимает, водит пальцами по животу через ткань сорочки.
Целует в макушку. Повисает пауза.
— Как ты догадался, что я в подвале?
— Спросил у администратора. Мы вообще-то с тобой спешили, мне нужно было вернуться на совещание, с которого я сбежал.
— Серьезно? Сбежал ради моего показа?
— Да. Клянусь, попросился в туалет.
— И вылез в окно?
— Типа того.
— Круто. Тебе правда приснился этот вечер?
— Что? Ты о чем?
— Ты сказал, что все будет хорошо, потому что тебе это снилось.
Хмыкает.
— Не помню такого. Я не мог такое сказать.
— Говорил! Расскажи, пожалуйста, я не буду смеяться. Честно.
— Тебе показалось, или я в состоянии аффекта ляпнул что-то несуразное.
— Жаль. Я думала, что снюсь тебе.
Он снова молчит, мерно дышит. Я так удобно лежу, как никогда на свете.
— Поспи, Аня.
— Не уходи, пожалуйста. Я не хочу быть одна.
Он поглаживает, это очень приятно.
— Я не уйду. Утром сходим на УЗИ, потом поедем домой.
Снова хихикаю.
— Спасибо.
Он усмехается:
— Не надумала на Кипр?
— Это из-за Кале, да? — парирую. — Они решили преподать нам урок за то, что мы не поддались на шантаж?
— Из-за Кале.
— И что теперь? Ты же не бросишь этот район?
Вспоминаю слова его босса.
— Волнуешься за Кале после случившегося?
Молчу некоторое время. Потом выдаю на одном дыхании:
— Ты знаешь, я думаю, что в Кале живет много детей. И беременных девушек, таких как я, которым некому помочь. У меня есть ты, а у них — никого. Только ужас, одиночество и неизвестность. Представь, если с ними такое сделают, и никто не отправит их на частной скорой в шикарную клинику и не будет обнимать всю ночь. Да и сдаться — это удел слабаков. А мы не слабаки.
— Не слабаки. Все запомнят: с нами так нельзя. Это я тебе гарантирую.
Хороший он. Самый лучший. Гладит меня, жалеет. Невольно вспоминаю грубые слова Олеси, аж передергивает. Мой Максим не такой, не представляю его таким.
Устраиваюсь поудобнее и погружаюсь в забытье. Пустоту, свет и полет!
А еще мне снится, что Максим целует в макушку и произносит:
— Мне снилась девочка. Дочка, малыш. Раньше я не видел ее лица, только издалека младенца, просто знал, что моя. Прошлой ночью она сильно плакала, а когда увидела меня, улыбнулась. У нас с тобой родится дочка, Аня. Самая красивая девочка.
Глава 32
— Ба-Ружа, можно? — стучусь в дверь.
У Ба-Ружи четверо сыновей и дочка — Евгения Рустамовна, мама Максима. Последнюю дома зовут Руся, сокращенно от Русалочки. Когда она родилась, была страшненькой, сморщенной, старшие братья увидели и, посовещавшись, назвали в честь морской красавицы.
Я не разобралась до конца в местных порядках, но знаю, что родив четырех сыновей Ба-Ружа стала важным человеком в таборе, и теперь сама может решать, где жить и с кем. Последние двадцать лет, после смерти мужа, Ба-Ружа живет на пять домов. У каждого из детей есть особая комната для нее.
Но, как недавно пошутил Станислав Валерьевич, именно в его доме она проводит девяносто процентов времени и чувствует себя полноценной хозяйкой.
Стучусь еще раз. Ба-Ружа не отвечает. Я переоделась в длинное платье, перед тем, как идти мириться. Ну что еще сделать? Приоткрываю дверь, заглядываю: сидит на кровати, насупилась. Вяжет, делая вид, что не заметила вторжения.
— Давайте помиримся, — прошу я. — Пожалуйста. Я же плакать сейчас буду.
— Не надо плакать. — Фыркает, впрочем, не злобно.